Книга Изменники родины - Лиля Энден

Они пошли в контору.

— Господа, могу поздравить! Партизанские банды разбиты и большая часть нашего района от них освобождена! — сказал фон Шток, усаживаясь и протирая очки. — А затем вот еще какое дело, — он вытащил из кармана и положил на стол несколько грязных тетрадок, исписанных карандашом. — Это списки снегочистов — приведите их в христианский вид и передайте на пекарню: комендант распорядился выдавать им по килограмму хлеба в день.

— Вот это правильно!

— Теперь люди пойдут сами на снег, добровольно!

— Очень хорошо!

— А то кому же охота задаром работать?

Но бургомистр отнесся к этому сообщению несколько иначе, чем другие.

— Это очень хорошо, — проговорил он нерешительно. — Очень хорошо, но…

— Разве по этому вопросу есть какие-нибудь «но»?

— Есть! При таком расходе хлеба через месяц в городе вообще хлеба не останется.

— Выдавайте! Хлеб будет! — уверенно ответил переводчик. — Дороги должны быть расчищены в самый короткий срок!.. Хлеб будет!..

— Есть еще одно дело, — продолжал он. — На днях сюда начнут пригонять скот, который следует зарезать для снабжения армии. Подберите людей и помещение и устройте бойню. Отходы, разные там головы, ноги, хвосты, требухи, вероятно, можно будет выдавать населению. Кроме того, подберите кожевников, чтобы они выделывали шкуры с бойни, а также с того склада, который у вас здесь сохранился: нужна кожа и овчины… Затем нужна шерсть… Много ли у вас овец в районе?

Как всегда, точную справку дала Лена:

— Двести шестьдеят две штуки, и все в партизанской зоне.

— Мало!.. И возможно, они уже пошли партизанам на шашлык… Ничего! Привезем из других районов… А здесь ваши мастера будут делать валенки… Видите, Николай Сергеевич, сколько новых дел?

— Постараюсь все устроить! — отозвался Венецкий и весело улыбнулся: живые дела уже отвлекли его от мыслей о мертвых.

Владимир Альфредович встал и собрался уходить, но в дверях остановился и вернулся.

— Да!.. Чуть не забыл: комендант приказал всех ваших полицейских передать непосредственно в распоряжение комендатуры — по охране города им теперь делать нечего, пусть они помогают в борьбе с партизанами.

Списки чистильщиков снега были приведены в порядок и переданы Окуневу. Как и следовало ожидать, эта мера оказалась самой действенной: килограмм хлеба за рабочий день был очень хорошей платой, и немцам больше не приходилось ходить по домам и выгонять людей — люди шли на работу сами.

Через несколько дней пришел с восточной стороны большой обоз с зерном. Лошадьми управляли немецкие солдаты, и откуда был этот хлеб, никто не знал; его заприходовали от «Дойче Вермахт».

Вслед за хлебом в Липню, на вновь устроенную бойню стал поступать в большом количестве скот; как обещал переводчик, отходы были предоставлены на долю населения.

Только летом, спустя полгода, стало известно происхождение этого хлеба и скота: целый ряд деревень восточной части района, занятых партизанами и вновь у них отобранных, были ограблены до последнего теленка и последнего зерна, но сообщать об этом Венецкому переводчик счел излишним.

Глава 17

Черный террор

Оживленный, раскрасневшийся, растрепанный Витька Щеминский, вернувшийся из экспедиции против партизан, рассказывал в конторе бургомистра о своих приключениях и подвигах.

— Значит, мы до леса доехали, и давай чесать из автоматов, давай чесать!.. От деревьев только щепки отлетают!.. А тут и они, голубчики, выскакивают навстречу, да на нас!.. А мы на них!.. У них — винтовки, а у нас — автоматы!.. Ну, мы им дали перцу!.. Там у них был лейтенант один, Борька… Он орет: за мной, бей фашистов!.. А наш немец один в него гранатой как даст!.. От того Борьки — мокрое место!.. И другой лейтенант у них, Сережка, тот удрал… А как мы им надавали жару, как выскочит какой-то черный, нос крючком, на жида похож… орет: за родину, за Сталина!.. Ну, мы ему прописали Сталина по первое число!..

Витька рассказывал очень красочно, показывал все события в лицах, но слушали его довольно хмуро, без особого восхищения; впрочем, его это не смущало.

В детстве Виктор любил и умел драться и был душой всех военных игр между мальчишками. Отправляясь на фронт в начале войны, он искренне мечтал крепко подраться и крепко «задать фашистам»…

Но драться ему не пришлось: часть, в которую он попал, сперва медленно, с остановками, двигалась в сторону фронта, потом, значительно быстрее, — отступала в противоположную сторону, потом попала в окружение и, наконец, сдалась в плен почти без сопротивления.

И только теперь воинские таланты Витьки получили, наконец, достойное применение. А тот факт, что он оказался в рядах тех самых «фашистов», которых когда-то собирался колотить, и дрался с людьми, которые раньше были его товарищами, его беспокоил очень мало.

Ведь, когда он в школьные годы играл в войну, ему случалось быть и красным, и белым, и другом, и врагом, и пленником, а настоящая жизнь — много причудливей самой затейливой игры.

И Виктор заливался соловьем, с увлечением описывая свои приключения.

Наконец, материал его рассказов несколько истощился.

— А знаете, Сергеич, — вспомнил он. — Володьку подранили.

Венецкий, до сих пор почти не слушавший его разглагольствований, быстро поднял голову.

— Володя ранен? Что же ты сразу не сказал? Где он?

— Да дома, на печке лежит! — хладнокровно отозвался Виктор. — Просил вам передать, чтоб вы к нему зашли…

* * *

Вскоре Венецкий уже был на окраине Липни, неподалеку от кирпичного завода, и входил в маленький домик, где жил его верный адьютант Володя Белкин.

Мать Володи, Федоровна, хмуро поздоровалась, показывая всем своим видом, что приход гостя ее совсем не обрадовал.

— Как Володя? — спросил Николай Сергеевич, не обращая внимания на хмурое лицо хозяйки.

— Что Володя?… Лежит Володя… Раненый лежит, может, и помрет, а все через людей!.. Небось, как под пули погнали, не спрашивали: «Как Володя?»… Говорила я ему, чтоб не лез в полицаи, так нет же, матери не послушался… Чужой человек умнее матери!.. А теперь!..

— Не беспокойтесь, Федоровна. Он скоро поправится. У него только большая слабость от потери крови, а раны неопасные…

Это сказала, выходя из комнаты в кухню, высокая пожилая женщина, Марья Ивановна Соломина; до войны она более двадцати лет проработала в Липнинской больнице медсестрой. Врачи считались с ее мнением и советом, а пациенты доверяли ей больше, чем врачам.

В настоящее время она была в городе единственным гражданским медиком и имела большую практику. Величали ее теперь все доктором, хотя формально врачебного диплома она не имела.