Книга Отпуск с папой - Дора Хельдт

Он исчез с прощальной улыбкой, и вскоре входная дверь захлопнулась. Я взяла телефон на террасу и набрала номер маминой палаты. После первого же гудка она ответила тем особенным голосом, который появляется у матерей, если им кажется, что их ребенку плохо. Один этот тон заставлял разреветься.

– Ах, мама, все так сложно.

– Папа на что-то такое намекал, – проникновенно ответила мама. – Что случилось?

И из меня хлынул поток слов, будто вентиль сорвали. Я рассказывала обо всем сразу: о Йоханне, лучшем на свете мужчине, которого я когда-либо встречала, его ресницах и глазах, мобильном Гизберта, о ночи любви и Бремене, о Гезе и пожилой женщине в отеле, о Хуберте, который тоже в это ввязался, и Марлен, защищающей Йоханна, о Калли в роли сыщика, о ссоре, Мехтхильде и Ханнелоре, выступающих приманкой, моем разбитом сердце, отце, который принес мне кофе и даже на минутку предложил поменяться кроватями.

Замолчав, чтобы перевести дух, я со стыдом вспомнила, сколько мне лет. Мама после операции, ей надо рассказывать про отпуск только хорошее. Нос у меня заложило, платка под рукой не оказалось, и звуки, которые я издавала, были противны мне самой.

– Детка, у тебя есть носовой платок?

– Есть, сейчас. – Времени, потраченного на то, чтобы открыть сумочку и вытащить носовые платки, хватило, чтобы снова стать взрослой. – Извини, я плохо спала.

Мама предпочла не вдаваться в подробности.

– Не знаю, что за кутерьму вы там устроили. Есть только два варианта: либо этот Тисс преступник, тогда это дело полиции, а папа со своим отрядом попадет в газету. Либо все это пустое, и ты можешь спокойно влюбляться дальше, а мужчинам придется извиниться. И в чем проблема?

Ненавижу прагматизм в неподходящий момент.

– Мама, нельзя же так…

– Кроме того, вы туда приехали, чтобы помочь Марлен. Сегодня нужно все закончить, завтра открытие. Если у вас есть время играть в Эмиля и детективов…

– Я не играю.

– Ты должна следить за отцом. Мне кажется, он слишком много смотрит телевизор, у него всегда возникают какие-то криминальные фантазии. Ты же знаешь. Поэтому давай соберись, не так страшен черт, как его малюют. К тому же я не верю, что моя дочь может влюбиться в проходимца, не так мы тебя воспитали.

Она сделала паузу. Пока я подыскивала подходящий ответ, чтобы она прониклась серьезностью ситуации, мама продолжила:

– По-моему, все это чушь. Кристина, тебе сорок пять. Если чего-то не понимаешь, просто спроси молодого человека и не позволяй кучке пенсионеров дуть тебе в уши.

– Мама, я…

– И оставь этот плаксивый тон. Отправляйся в пивную и работай, иначе с завтрашним открытием ничего не получится. И проследи за папой и Калли, им ни к чему лишние волнения.

Я прочистила нос и обещала проследить. Она же была права.

Когда я пришла в столовую, Геза уже все сделала. Я хотела извиниться, но она сочувственно положила руку мне на плечо и сказала:

– Я сегодня рано проснулась. Иди позавтракай, в пивной будет полно работы.

Слегка смущенная, я села за наш столик. Папы уже не было, а возле моей тарелки стояла рюмка с четырьмя маргаритками. С соседнего стола на меня с любопытством смотрели двойняшки.

– У тебя день рождения? – спросила Эмили.

– Нет. – Я чуть отодвинула рюмку. – Это цветы от вас?

Лена помотала головой:

– Их твой папа поставил. Так у тебя нет дня рождения?

– Нет. И это был Хайнц?

– Да! – энергично кивнула Эмили. – Значит, это просто так? Я тоже хочу.

– Я ему скажу.

Пока я делала себе бутерброд, в зал вошли Доротея с Нильсом.

– Доброе утро, Кристина. Мне срочно нужен кофе. Уже разгружают мебель. Нильс повесил план расстановки на стойку, там все помечено, так что можно спокойно позавтракать. – Доротея схватила кофейник, еще даже не сев. – О, как мило! Тайный поклонник? Или все тот же?

– Доротея! – Тон у Нильса был точь-в-точь как у моей матери. – Доброе утро, Кристина, можно к тебе подсесть?

Я сделала приглашающий жест, поскольку рот был занят – я успела откусить кусок бутерброда.

– Спасибо.

Он сел напротив и внимательно посмотрел мне в лицо.

– Ну? Как спалось?

– Хорошо, почему ты спрашиваешь?

Ответ пришел не сразу:

– Ну… дела у тебя не так чтобы… и вообще…

Я пристально посмотрела на него, он отвел взгляд. Доротея пожала плечами:

– Твой папа вчера весьма театрально живописал нам, что у тебя кризис в личной жизни и мы должны относиться к тебе со всем вниманием.

Она ухмыльнулась, а я чуть не подавилась.

Нильс пихнул ее в бок.

– Доротея, тебе доверили это по секрету.

Мой надкусанный бутерброд упал на тарелку.

– Но это же неправда! Почему ты ему не возразила? Моя личная жизнь не предмет для общих дискуссий.

Доротея взяла мой бутерброд и стала есть.

– Я подумала, что, если Хайнц начнет заботиться о своем ребенке, у него не останется времени на слежку… Вполне в твоем стиле. – Она показала на маргаритки. – Это от детей?

– Нет.

Я осторожно погладила цветы, один лепесток опал. Любит…

Может, Хайнц мне их подсунул, чтобы я погадала?… Я отодвинула рюмку, и упал еще один. Не любит… Это просто дурацкая детская игра.

– Пойду в пивную. – Я поднялась и взяла рюмку. – Кстати, цветы от Хайнца.

Мы втроем уставились на четыре маргаритки. Упал еще один лепесток. Любит… Вот так. Я поставила рюмку на стол и с гордо поднятой головой отправилась в пивную.

Мебельный фургон с гамбургскими номерами припарковался во дворе по диагонали. Двое мужчин выгружали завернутую в полиэтилен мебель и заносили ее в пивную. Я протиснулась в дверь позади блондина, тащившего на плече стол.

В пивной царил оглушительный шум. Радио орало на полную громкость, Хуберт, Калли и Карстен из трех углов руководили процессом, сборщики перетаскивали мебель с места на место, и где-то звонил мобильный. Заткнув уши, я пересекла комнату и перекрыла кислород Лолите, вопившей в тот момент припев к песне «Мужчины, мачты и матросы». В наступившей тишине телефонный звонок казался еще громче.

– Телефон! – Папа, стоявший в центре комнаты с чертежом в руках, поднял глаза. – Звонит телефон. Эй, молодой человек, кресло несите в правый угол. Прежде чем ставить куда-нибудь – спрашивайте. И подойдите кто-нибудь к телефону.

– О, это мой. – Карстен вытащил мобильный из нагрудного кармана, видимо, он был глуховат. Телефон звонил по меньшей мере раз десять. – Да, алло!