Книга Моя судьба - Саша Канес

— Ага! Ты же с этим разъе…м в школе учился! Знаешь его! Он свою мобилу позавчера по пьяни в толчке утопил — мусульманин х…!

Мурад помолчал. Потом мрачно прохрипел в трубку:

— Только без глупостей, Али! У меня здесь все население в руках! Порвем на хрен! Всех порвем! И концов никто даже искать не будет. А баба эта пусть приезжает. В гостях поживет. Деньги пришлют — отпустим! Мы с детьми не воюем. Мы — люди чистые!

В трубке щелкнуло, и звонок прервался.

— Вам ехать нельзя! — с трудом проговорил Али-Хассан.

— Мне нельзя?! — заорала на него я.

— Да, нельзя! Я не понимаю, почему они не верят, что вы мать мальчика?

— Мне плевать, что они думают, — я отдам им миллион! Если у меня его уже нет — продам дом!

— Вы согласитесь на миллион — они затребуют два! Я знаю этих людей.

— Знаю, что знаете! Слышала! В школу вместе ходили со всякими уродами!

— Да, ходил! — Голос Али-Хассана оставался спокойным. — Да, ходил! С ними, с этими уродами! И с другими уродами тоже учился! С такими же, как они! А где мне было еще учиться?! У нас на три деревни одна школа была, и та — восьмилетка. Все туда ходили. И такие, как я, и такие, как они.

— Небось и в родне у вас, господин Култыгов, тоже сплошные бандиты?!

— Сплошные, — кивнул он. — А были бы не сплошные, так меня давно уже в колбасу порезали бы! И поэтому я хоть что-то сделать могу, спасти или вытащить кого-то… Этому Мураду, ублюдку, было бы проще меня пришить — и все! Он же сильным себя считает! Не понимает, что вся сила только до поры до времени. Но он не трогает меня, потому что не хочет кое-кому кровником стать!

— Кому же, интересно?!

Култыгов оставил мой вопрос без ответа.

— Так и что мне, по-вашему, делать? — спросила я спустя минуту.

— Почему у вас мужа нет? — непонятно к чему поинтересовался он.

— Не ваше дело!

— Ясно, что не мое… В общем, так. Ехать вам нельзя. Остаемся здесь. Будем с ними вести переговоры и тянуть резину. Им ваш мальчик ни к чему. И! — Он поднял палец. — Если бы вы не вылезли со своим согласием заплатить деньги, мы бы его додавили и забрали ребенка просто так! А теперь у него уже море баксов перед глазами!

— Конечно! Теперь я во всем виновата!

— И еще… — Али-Хассан еще сильнее наморщил свой лоб. — Почему он не верит, что вы мать?

— Еще раз повторяю — на это мне плевать! Я еду! У меня выхода нет!

— Подумайте об остальных членах семьи!

— Уважаемый господин Али-Хассан Култыгов! — Я впилась взглядом в его сощуренные глаза.

— Да… — отозвался он.

— А идите вы прямиком к е… матери! Поняли?!

Эта жизнь — моя,

и только моя!

Я развернулась на каблуках и буквально слетела с лестницы. Миновав скучающих у входа ментов, я выскочила на улицу. Али-Хассан следом за мной не пошел, и я несколько минут простояла, прислонясь к железной решетке ограды. Довольно скоро ко мне подъехала старая «пятьсот тридцатая» «БМВ». Машине было минимум лет семь, она была бита-перебита, много раз неряшливо перекрашивалась, и, судя по всему, техническое ее состояние оставляло желать лучшего. Тем не менее хозяева не поскупились на убогий внешний апгрейд рыдвана. На чадящие сизым дымом сдвоенные выхлопные трубы были надеты наконечники из нержавейки. Над бампером красовались пародийно-огромные желтые противотуманные фары. К покореженной черной крышке багажника крепился покрашенный в отвратительный желтый цвет спойлер. Внутри маячила небритая рожа. Судя по всему, это и был тот самый Магомед, с которым мне предстояло проехать триста километров до полыньковского элеватора.

Водительское окошко со скрипом открылось, и к моим ногам упал выброшенный из машины окурок.

— Ты, что ли, к Мураду?

— Догадался? — спросила я, садясь на заднее сиденье. — Вычислил в толпе?

В переулке, кроме меня, все равно не было ни одного человека. Догадаться, что именно я их жду, было нетрудно.

— Умную из себя не строй! — процедил сквозь зубы водитель. Я стиснула зубы и не стала отвечать. Я даже не подумала сесть спереди и разместилась на заднем сиденье. В машине воняло горелым табаком. Обивка во многих местах была прожжена окурками. На зеркальце заднего вида болтались дешевые четки с прикрепленной к ним прямоугольной пластинкой, покрытой зеленой эмалью. На пластинке арабской вязью было выведено, видимо, что-то благочестивое из Корана. Я отвернулась к окошку, чтобы не видеть ни это убожество, ни обсыпанную перхотью засаленную шевелюру водителя.

Через тридцать пять минут мы подъехали к аэропорту. Прошло меньше двух часов с того момента, как здесь приземлилась наша эмчеэсовская «тушка».

— Жди в машине, — приказал Магомед сквозь зубы, заглушил мотор и, оставив машину на стоянке, отправился к зоне прилета.

За то время, что мы ехали, у меня затекла нога. В кармане переднего сиденья лежала жестяная коробка из-под датского печенья, которая больно давила на колено и не давала вытянуть ноги. Воспользовавшись остановкой, я переместилась немного вдоль дивана и приняла более-менее приемлемое для долгой поездки положение. Пристраивая ноги поудобнее, я сильно задела коробку, и в ней грохнуло что-то железное и, судя по всему, тяжелое. Осмотревшись и убедившись, что рядом никого нет, я вытащила ее и открыла. Внутри лежал завернутый в кухонное полотенце пистолет «макаров» с полным магазином патронов. Там же были две полные запасные обоймы и одна пустая. Серийный номер на пистолете отсутствовал — был спилен или сточен. Пустой магазин я оставила в коробке вместе с тряпьем, а все остальное распихала по карманам своей куртки. Когда я занималась в стрелковой секции, мы стреляли из малокалиберного «марголина», но для порядка изучали и прочее стрелковое оружие. Как говорил наш тренер, «макаров» пригоден в основном для того, чтобы застрелиться самому. Вспомнив это высказывание, я усмехнулась — это не про меня! «Мы пойдем другим путем!» — так, по-моему, утешал Ильич свою мать после того, как повесили брата Сашу. Впрочем, в отличие от классика марксизма-ленинизма, мне предстоящий путь был неведом. Так что я для верности сняла пистолет с предохранителя и дослала патрон в патронник. Мало ли что!

Аслан оказался здоровенным длинноволосым детиной лет двадцати пяти от роду. В отличие от мрачного Магомеда он весело поздоровался со мной и даже спросил, удобно ли мне сидеть сзади. Я не стала говорить ему, что неплохо было бы подвинуть его сиденье вперед, — боялась, что они вспомнят про коробку и обнаружат пропажу ствола.

— Все нормально! — ответила я ему. — Не так уж долго нам ехать!

Магомед что-то сказал Аслану — я думаю, какую-нибудь гадость обо мне, завел мотор, и мы помчались. Магомед был самый отвратительный водитель из всех, кого я когда-либо знала. С правилами движения он, может быть, когда-то и ознакомился, но презирал их, а заодно и всех, кто оказывался одновременно с ним на дороге. Он, как мог, гадил другим водителям: подрезал, ослеплял дальним светом, не прекращая гудел. Больше всего ему нравилось пристроиться к кому-нибудь сзади, буквально в полуметре, и сигналить всеми доступными ему способами, при этом осыпая жертву отборными проклятиями. О том, что это именно проклятия, а не что-нибудь иное, догадаться было нетрудно. Вся речь моих спутников процентов на двадцать-тридцать состояла из русских слов, причем в бранных выражениях этот процент сильно повышался.