Книга Синий краб - Владислав Крапивин

— Крышка, — сказал комендант.

Погрузчик, не теряя времени, врезался в край снегового вала.

— Раньше здесь никогда не чистили, — печально сказал Виталька. Вовка, Райка и мальчишка из шестого «б» перестали наступать.

— Обрадовались, что крепость разломают, — пожаловался Минька. Но противники совсем не обрадовались. Они хотели победить сами. Вовка подошел и заявил:

— Мы бы вас все равно снегом накормили…

— Шиш, — сказал. Лешка. Вовка вздохнул и посмотрел на погрузчик. Виталька тоже посмотрел на погрузчик. Тяжелая машина двигалась медленно, но неотвратимо. На кромке красной «лопаты» белели слова: «Рядом стоять опасно».

Ребята постояли немного у крепости, и Вовка сказал, что они пойдут домой.

— Айда ко мне, — позвал Лешка Витальку. — Снегиря посмотришь.

Они оглянулись последний раз на крепость, которую все-таки не сдали, ухватили за руки Миньку и пошли к Лешкиному дому.

Только сейчас Виталька заметил, что уже наступил синий вечер. Снег был синим, небо тоже было сумеречно-синим и непрозрачным. Зажигались желтые окна. В конце переулка розовела над крышами полоска заката. Сверху она уже подернулась сизой дымкой. Над закатом слабо блестел тонкий месяц.

У Лешки разделись, погрелись у печки. Потом смотрели снегиря, которого Лешка поймал западёнкой, выменянной у Вовки на велосипедный насос. Потом снова грелись у печки. Наконец, Виталька велел Миньке одеваться. Но тогда Минька захлопал ресницами и спросил:

— А где шарфик?

Виталька повернулся к Лешке. Тот тоже растерянно заморгал.

— Забыли…

Минькины глаза-бусины сделались большими.

— Попадет, да? — хныкнул он.

— А ты думал, — сказал Виталька.

— Флаг забыли, — выдохнул Лешка-комендант. — Эх, вы!.. То есть, эх, мы…

Они поспешно засунули Миньку в шубу, хотя понимали, что торопиться некуда.

Виталька очень отчетливо представил, как погрузчик загреб шарф вместе со снежными комьями и обломком лыжи.

Ребята выскочили на крыльцо. Вечер был уже темно-синим. Месяц поднялся выше и сделался из серебристого золотым.

Снегопогрузчик все еще шумел в переулке.

— Спросим, может, водитель заметил шарф, — с жиденькой надеждой сказал Виталька.

Они выбежали за калитку.

— Ух ты, — произнес растерянно Лешка. А Виталька и Минька от удивления не нашли, что сказать.

Крепость стояла как прежде. Только она казалась выше, потому что рядом не было сугроба. Луч от фары снегопогрузчика светлой полосой висел над зубчатыми стенами. И в этом луче ярко горел поставленный кем-то малиновый флаг.

1962 г.

Генка и первый «А»

— Дальше так не может продолжаться, — грозно сказала Инна Павловна и стукнула указкой по классному журналу. Указка щёлкнула, словно хлыст дрессировщика. — Казаков, встань, когда о тебе говорят! Я обращаюсь к нашему классному активу: до каких пор мы будем позволять Казакову срывать уроки?!

— Он больше не будет, — сказал с задней парты Владик Сазонов.

— Сазонова не спрашивают, — отрезала Инна Павловна.

Ещё несколько голосов заикнулись, что Генка больше не будет. Но оказалось, что их тоже не спрашивают.

Тогда подняла руку староста класса Зинка Лапшина:

— Надо, Инна Павловна, написать записку его родителям, — противным тонким голосом сказала Зинка. — Пусть они придут в школу.

— А чё я сделал? — печально спросил Генка и показал под партой Зинке кулак.

Инна Павловна подумала и сказала, что родители и так скоро придут, потому что будет родительское собрание.

— Есть ещё предложения?

— Есть, — сказала Зинка. — Тогда, Инна Павловна, надо его поставить в какой-нибудь младший класс. Только не в третий, а лучше в первый, потому что в третьем он уже стоял. Пусть он поучится сидеть у самых маленьких.

Инна Павловна одобрительно закивала:

— Совершенно верно, Лапшина. И пусть первоклассники посмотрят, какие недисциплинированные ученики бывают в четвёртом классе.

— Теперь Зинке спокойно не жить, — донеслось из угла, где сидел Генкин друг Юрик Пчёлкин. Но даже эти слова не обрадовали Генку.

Его судьба была решена.

К третьеклассникам Генку водили на исправление не раз, но он их не боялся. Это были свои ребята, и Генку они знали. А с первоклассниками разве кашу сваришь? Будут хихикать и разглядывать тебя, как заморского страуса, а ты стой будто столб и глазами хлопай. Тошно. Ну ладно, Зинка!.. А пока всё равно тошно…

Дверь за Генкиной спиной закрылась мягко, но плотно и решительно.

— Ну и стой здесь, — вздохнула учительница первоклассников. Да стой спокойно… Горе мне с вами. — У неё был усталый голос и мелкие морщинки вокруг глаз.

Генка начал стоять. А что ему оставалось делать? Он стоял у самого порога и смотрел на продолговатый сучок на краю половицы. И думал, что вот когда-то было высокое дерево и оно росло и цвело, и была у дерева ветка с листьями, а потом дерево срубили, распилили на доски, а от ветки остался только маленький сучочек.

Но думать про ветки и деревья Генка заставлял себя насильно, чтобы забыть о тридцати первоклассниках, которые сидят все против него одного и смотрят. Хоть бы уж они писали что-нибудь в своих тетрадях с косыми линейками. Но они, кажется, ничего не пишут, а только слушают учительницу. Она ходит между рядами и что-то рассказывает. Генка даже не понимает, о чём она говорит. Плохо ему стоять. Жарко даже как-то. Воротник давит, а к ушам будто электрические провода подвели — щиплет и дёргает.

Генка смотрит на сучок и не может поднять глаз, потому что увидит первоклассников, которые перешёптываются и ухмыляются и смотрят на него, на Генку, очень ехидно.

Ну, ладно, Зинка…

Но так же тоже нельзя. Если будешь стоять и не смотреть никуда, и краснеть как рак, ещё хуже. Надо им показать. Надо глянуть на них так, чтобы вся эта мелкота поняла сразу: с Генкой шутки шутить не следует!

Генка сводит брови и выдвигает вперёд челюсть. Делает глубокий вздох, распрямляет плечи. И, неожиданно вскинув голову, бросает взгляд.

Испепеляющий взгляд.

Что же это? Оказывается, зря. Оказывается, они и не смотрят на Генку.

Одни глядят в потолок, другие в свои «Родные речи», третьи провожают глазами учительницу. Она всё ходит между партами и говорит. Кажется, про весну говорит. Скоро весна.

А на Генку лишь редко-редко кто-нибудь глянет. И без всякого ехидства. Даже без любопытства. Наоборот — с сочувствием смотрят. Это Генка понял сразу, он умеет догадываться, когда ему сочувствуют.