Книга Генерал короля - Дафна дю Морье

Возражать было бессмысленно, к тому же, рана сделала его особенно раздражительным. Я спросила, какие новости от Дика. Ричард показал мне потрепанное письмо от учителя и копию своего письма с наставлениями, которое он отправил Герберту Эшли. В нем не было ни одного ласкового или ободряющего слова. Я успела прочитать только следующее: «Чтобы продолжать образование, ему следует постоянно и с усердием упражняться в изучении французского языка, чтении и арифметике, а также в верховой езде, фехтовании и танцах. Все это соответствует моему желанию, и если он будет исполнять мою волю для собственной же пользы, я позабочусь о том, чтобы он не испытывал недостатка ни в чем. Но ежели увижу, что он хотя бы в чем-нибудь не повинуется моим приказаниям, я не дам ему более ни пенни и перестану считать его своим сыном».

Я свернула письмо и убрала его в ящичек, стоявший рядом с Ричардом, который он тотчас же запер.

— Неужели ты рассчитываешь таким образом добиться его любви?

— Мне не нужна любовь, я хочу добиться послушания.

— К Джо ты относился совсем по-другому. Даже к племяннику Джеку ты куда снисходительнее.

— Таких, каким был Джо, один на тысячу, а Джек немного напоминает мне его. Когда бедняга Бевил пал при Лансдауне, этот парнишка дрался, как тигр, а ведь ему было тогда около пятнадцати, как Дику теперь. Я люблю этих мальчишек, потому что они ведут себя, как мужчины. В то время, как Дик, мой сын и наследник, дрожит, стоит мне заговорить с ним, и хнычет при виде крови. У меня нет повода для отцовской гордости.

Вот так бывает в жизни. Ссора. Удар. Детский плач. И в течение пятнадцати лет в жилах несчастного ребенка течет отравленная кровь. Я не знаю лекарства, способного вылечить их взаимную неприязнь. Может быть, время и расстояние немного затянут рану, которая при близком общении постоянно кровоточит.

Ричард снова поцеловал мне руку.

— Давай забудем молодого Дика Гренвиля, — попросил он. — Ведь не у него же в бедре сидит целая дюжина осколков.

Не было на свете пациента хуже Ричарда Гренвиля, и не родилась еще сестра милосердия, способная так хладнокровно относиться к стонам, угрозам и проклятьям, как Матти. Моя роль, возможно, не была такой трудной, но тоже требовала большой выдержки. Благодаря тому, что я женщина, он не запускал мне в голову шпорами, как проделывал иногда со своими бедными офицерами. Но мне частенько доставалось за то, что я была из семьи Гаррис, он попрекал меня тем, что я родилась и выросла в юго-восточном Корнуолле, где все женщины — ведьмы и склочницы, а мужчины — трусы и дезертиры, во всяком случае, Ричард так считал.

— За исключением северного побережья, Корнуолл — самое никчемное место, — говаривал он.

Видя, что я не сержусь и не раздражаюсь, он начинал искать новые способы досадить мне, а для больного это плохо и вредно. Я, однако, прекрасно его понимала, потому что семнадцать лет назад мне частенько хотелось вести себя именно так, только тогда мне не хватало смелости дать себе волю.

Ричард провел в постели около пяти недель, и в конце мая мог уже ходить по камнате, опираясь на палку и понося своих офицеров за безделье.

А когда он впервые спустился вниз, от них полетели пух и перья. Сцена напоминала драку индюков на птичьем дворе. Никогда не доводилось мне видеть боевых офицеров, майоров и полковников в таком состоянии, как в то раннее майское утро, когда он нещадно трепал их. Они только жалобно поглядывали на дверь, как нашкодившие школьники. Видно было, что на уме у них только одно — как бы поскорее сбежать. Но оказалось, что я была неправа. Меня вывозили на небольшую прогулку по городу, и, вернувшись, я сразу высказала им свое сочувствие. Однако все офицеры до единого выразили радость по поводу прекрасного состояния духа и здоровья своего командующего.

— Как хорошо, что генерал бодр по-прежнему, — сказал один полковник от инфантерии. — Еще месяц назад я даже не смел на это надеяться.

— Выходит, вы не держите на него зла? — спросила я. — Ну, за все то, что он наговорил вам утром?

— Зла? — полковник очень удивился. — С какой стати? Генерал просто размялся немного.

Воистину, образ мысли профессиональных вояк мне решительно недоступен.

— Когда дядя сердит и всех распекает, это очень хороший признак, — объяснил мне племянник Ричарда Джек. — Обычно это означает, что он доволен. Вот если он улыбается и рассыпается в любезностях, тогда жди беды, того и гляди, можешь оказаться под арестом. Одного офицера он распекал без передышки минут пятнадцать, а вечером того же дня произвел в капитаны. Потом к нему привели пленного, какого-то сквайра, кажется, из Барнстейпла, который должен был дяде какие-то деньги, тот встретил его улыбками, угостил вином, а через пару часов сквайра повесили на дереве в Букланде.

Позднее я, помню, спрашивала Ричарда, есть ли в этих историях хотя бы доля правды. Он рассмеялся.

— Моим офицерам нравится сочинять обо мне небылицы. Но отрицать тем не менее ничего не стал.

Тем временем в Эксетер приехали посланники принца, чтобы встретиться с представителями от Девоншира и выслушать жалобы на Ричарда Гренвиля. К сожалению, оказалось, что главой совета принца был назначен тот самый сэр Эдвард Гайд, которого Ричард в разговоре со мной однажды в Редфорде назвал адвокатом-выскочкой, о чем тому не преминули доложить. Сэр Эдвард Гайд приехал в гостиницу в сопровождении лордов Кулпеппера и Кейпела и, как мне показалось, воздержался от проявлений сердечности по отношению к генералу, назвавшему его выскочкой. Меня представили этим троим, но я тотчас же удалилась. Что обо мне подумали, я так и не узнала, да мне и не интересно было узнавать. Наверное, возникла еще одна скандальная сплетня, что Ричард Гренвиль содержит любовницу-калеку.

Что происходило там, за закрытыми дверями, где они совещались, я не знаю до сих пор. Но, видимо, когда лорды попытались заговорить, Ричард обрушил на них целую тираду, обвиняющую губернатора Эксетера, сэра Джона Беркли, в том, что он только и делает, что ставит ему палки в колеса. А представители Девоншира, по словам Ричарда, были все до одного предатели и скряги, не желающие расстаться с лишней копейкой, чтобы заплатить за содержание армии, которая их защищает.

— Пусть Беркли, если ему хочется, берет приступом Плимут, — заявил Ричард, как он сам мне впоследствии рассказывал. — Одному Богу известно, как я не хочу возиться с этой осадой, в то время как предстоят военные действия в открытом поле. Дайте мне возможность без помех набрать людей в Корнуолле и Девоншире, и я представлю в распоряжение принца Уэльского армию, способную дать отпор пуританам Кромвеля.

Таким образом, он официально заявил посланникам принца об отставке с поста командующего осадой Плимута и отправил их обратно в Бристоль за новым назначением для себя.

— Я сумел их обработать наилучшим образом, — говорил Ричард злорадно. — Пусть Джек Беркли парится около Плимута, и Бог ему в помощь.

За ужином он выпил полторы бутылки бургундского, и на следующий день рана заставила его покорчиться от боли.