Книга Скрипка - Энн Райс

Я отвернулась. Я не хотела смотреть, нехотела. Нет, пожалуйста, смотри вместе со мной. Это была тихая мольба. Он ужеумер, умер прямо на полу, но тогда я еще этого не знал. Видишь, я снова ударил его.Смотри. Он не шевелится, хотя удар пришелся туда же, куда ударила тебя мать, япинал его в живот, видишь… но он уже умер к тому времени, я просто не знал.

Отцеубийца, отцеубийца, отцеубийца. В комнатувысыпали люди, но Вера развернулась и, вытянув руки, преградила им путь.

– Нет, вы не тронете моего брата!

Это дало Стефану секунду оглядеться. Он поднялглаза, с его рук по-прежнему капала кровь. Бросившись к двери, он оттолкнулоцепеневших слуг и загрохотал по мраморной лестнице.

Улица. Это по-прежнему Вена?

Он уже успел где-то раздобыть пальто и бинты.Пробираясь вдоль домов, он казался таинственной фигурой. Улица была старой,искривленной.

О, моя нежная распутница, у меня было при себенемного золота. Но новость быстро облетела Вену. Я убил отца. Я убил отца.

Это был район Грабен, не сохранившийся досегодняшнего дня, я узнала это место, где когда-то жил Моцарт, помногочисленным поворотам и закоулкам, очень оживленное днем. Но сейчас стояланочь, глубокая ночь. Стефан ждал, скрывшись в тени. Наконец появился какой-точеловек, он вышел из таверны, откуда донесся неожиданный взрыв веселья.

Человек закрыл за собой дверь в тот мир тепла,пропахший табачным дымом, запахом хмеля и кофе, где царило шумное веселье.

– Стефан! – прошептал он, потом пересекулицу и взял Стефана за руку. – Поскорее покинь Вену. Тебя пристрелят наместе. Царь отдал Меттерниху письменный приказ. В городе полно русских солдат.

– Знаю, Франц, – ответил Стефан,рыдая как дитя, – знаю.

– А твои руки, – продолжал молодойчеловек, – что-нибудь уже сделано?

– Совсем мало, совсем мало. Они толькоперевязаны, кости даже не вправлены. Для меня все кончено. – Он стоялнеподвижно, глядя вверх на крошечную полоску неба. – Господи, как моглотакое случиться, Франц, как? Как я мог дойти до этого, когда всего год назад мывсе были на балу, исполняли музыку, даже Маэстро почтил нас своим присутствием,утверждая, что ему нравится следить за движением наших пальцев! Как!

– Стефан, скажи мне, – произнесмолодой человек, которого звали Франц, – что на самом деле ты его не убил.Они все лгут, выдумывают. Что-то случилось, но Вера утверждает, что онинесправедливы…

Стефан не смог ответить. Он крепко зажмурилсяи сжал губы. Он не осмеливался дать ответ. Потом он вырвался из рук друга ипобежал, его плащ развевался за спиной, сапоги громко стучали по закругленнойбрусчатке.

Он все бежал и бежал, а мы преследовали его,пока он не превратился в крошечную фигурку в ночи, и звезды ярко светили, когдагород исчез.

Стефан оказался в темном лесу, но это былмолодой лес, с нежными всходами, с маленькими листочками на ветках и хрустящимилистьями под сапогами беглеца. Венский лес, который я отлично знала помногочисленным книгам и музыкальным произведениям и единственному посещению встуденческие времена. Впереди находился город, именно туда пробирался Стефан,прижимая к груди окровавленные руки в грязных бинтах; временами на его лицепоявлялась гримаса боли, но он боролся с этой болью и наконец дошел до главнойулицы и маленькой площади. Было поздно, все лавки давно закрыты, а всемаленькие улочки казались мне нарисованными из-за своей старомодности. Стефанкуда-то спешил. Он дошел до небольшого дворика, обнесенного забором, никакихзамков здесь не было, и он незаметно вошел внутрь.

Каким миниатюрным выглядел этот сельский домпосле тех дворцов, в которых происходили увиденные нами ужасы.

В прохладном ночном воздухе, напоенномсосновым запахом и сладким печным дымком он поднял взгляд на освещенное окно.

Оттуда доносилось странное пение, жуткоегромкое пение, но очень веселое, полное радости. Так мог петь только глухой. Язнала это место, знала по рисункам, я знала, что здесь когда-то жил и творилБетховен, а когда мы приблизились, то я разглядела то, что видел Стефан,поднявшийся на крыльцо, – в комнате сидел Маэстро, он раскачивался засвоим столом, окунал перо в чернильницу, мотал головой и пристукивал ногой,выписывая ноты; казалось, он находится в горячечном бреду в этом собственномуголке вселенной, где звуки сочетаются в гармонию, совершенно невыносимую дляушей.

В сальных волосах великого композиторапробивалась седина, которую я раньше не замечала, рябое лицо было оченькрасным, но в его выражении не угадывалось хмурости или гнева. Он сновапринялся раскачиваться на стуле, выводя ноты, и продолжал завывать, выстукиваяногой ритм. Юный Стефан подошел к двери, открыл ее и вошел в комнату. Взглянувна Маэстро, он опустился рядом с ним на колени, спрятав забинтованные руки заспину.

– Стефан! – проорал Бетховен. –Стефан, что случилось?

Стефан опустил голову и ударился в слезы, ивдруг, забывшись на секунду, он поднял руку в окровавленных бинтах, словнохотел дотронуться до Маэстро.

– Твои руки!

Маэстро обезумел. Он вскочил, опрокинувчернильницу, и принялся шарить по столу. Разговорник, нет, доску, вот что он искал,это были компаньоны его глухоты, с помощью которых он общался с окружающими.

Но затем он взглянул вниз и в ужасе увидел,что руки Стефана не смогут удержать перо, а юноша тем временем так и стоял наколенях, убитый горем, и мотал головой, моля о пощаде.

– Стефан, твои руки! Что с тобой сделали,мой Стефан?

Стефан поднял руку, отчаянно прося тишины. Нобыло слишком поздно. Бетховен в панике поднял шум, чем привлек ненужноевнимание. Кто-то побежал.

Стефану пришлось удирать. Он на секунду обнялучителя, крепко поцеловал, а затем метнулся в дальнюю дверь как раз в тусекунду, когда распахнулась входная дверь, через которую он вошел.

Он снова спасся, оставив Бетховена рычать отболи.

Тесная комнатка, женская постель.

Стефан лежал, свернувшись клубочком, в своихобтягивающих панталонах и чистой рубахе, его мокрое лицо с приоткрытым ртомутонуло в подушке – неподвижное…

Она – грузная женщина с лицом девочки,приземистая, в чем-то похожая на меня, но молодая, накладывала свежие бинты наего раны. При этом она причитала над ним, над его неподвижностью, надперебитыми ручками и едва сдерживала слезы. Эта женщина любила его.

– Вы должны покинуть Вену, князь, –произнесла она на том немецком, на котором говорили в Вене, благозвучном иокультуренном. – Обязательно!