Книга Третье яблоко Ньютона - Ольга Славина

— Может, и так быть. Но нас-то к этому никто не подключал. Ты, чем сразу ко мне бежать, поисследовал бы вопрос. Что тебе по этой теме писали? Не только из Лондона и не только из посольства, понимаешь? Ты же сейчас ничего не можешь предложить, так ведь? Пришел меня от дел просто отвлекать. Видишь, я занят.

— Я позанимаюсь этим, если не возражаете. Справки наведу, ситуацию помониторю.

— Конечно, понаблюдай. — Игорь Иванович закурил, нажал кнопку переговорного устройства. — Галя, кофейку еще сделай. Давай, Саш, иди, не мешай. Дай подумать спокойно. Ты по Германии подготовился? Вот иди и работай, мне там результат нужен и полное закрытие темы.

Подполковник Александр Иванов славился в управлении въедливым умом и творческим подходом к работе, за что коллеги звали его «cочинитель» и глумились постоянно, когда по вечерам налегали на Johny Walker, Black Label в чьем-то очередном кабинете. Конечно, все отдавали должное Blue Label, любили посмаковать и односолодовые, single malts, особенно с дымком, прикопченные. Но как-то завелось, что образу и канонам сдержанных рыцарей соответствовала жизнь без излишеств, без гламурных наворотов, которых даже в правительстве не чураются, и некоторые позволяют себе там и стотысячные часы, и костюмы Brioni. Корпоративную гордость рыцарей это коробило, им было не до глупостей. Вот Black Label — это то, что надо, еще один штрих, подчеркивавший их достоинство и скромное обаяние…

Сейчас Иванов сочинял сценарий для Германии. Резидент там спалился ни на чем, как всегда и бывает. Проехал на красный свет, думал, камерой отделается и штрафом, а его тормознули живьем. И засекли, что под градусом. Когда водительские данные пробили, даже постовые смекнули, куда сообщить. А руки чесались его подловить не только у БНД, но еще больше у внутренней контрразведки, Bundesamt fur Verfassungsschutz.[54]Резидент был мужик старой школы и сеть нелегалов сбил отменную. Не шел по пути выполнения плана «по валу», за счет вербовки отстойных восточных немцев. Эти за банку сосисок тебе столько сдадут информации, что ты потом голову будешь ломать, что из этого правда, а что фантазии изголодавшегося за времена Хонеккера стукача, который мечтает о домике с красной черепицей под Западным Берлином. А в сети резидента были крепкие русские бизнесмены из портовых районов, прорвавшиеся на Запад смышленые поляки, цепкие, все подмечающие турки… Народ калиброванный, с любовью отобранный, многому подученный. Сеть работала на славу, и у немцев на резидента давно был зуб. Да видит око, а зуб-то неймет. А тут подвалило. Полиции дали, понятное дело, команду разматывать со всей классовой ненавистью, операция заварилась, появились записи разговоров, какие-то туманные показания… Иванову надо было теперь договариваться с немцами, предлагать какие-то размены, без скандала уводить резидента, но сохранить и законсервировать костяк сети, чтобы потом спокойно передать новому человеку.

Иванов работал, сравнивал факты, думал, кто там, в Германии, за какие ниточки дергает, но тема с этой Варварой из Инвестбанка не шла у него из головы. Как-то Брюсов к ней отнесся невнимательно. Конечно, ждет, как обычно, второго доклада, сразу старый волк никогда не заводится. Но тема интересная. Если за этим стоят спецслужбы, рано или поздно либо это к ним спустится, либо они сами там что-то для себя откроют. Ведь все всегда начинается вроде случайно, а потом само по себе развивается, самый живой пример тому — резидент в Германии. А ничего само по себе развиваться не должно. От германских бумаг уже голова разболелась.

Иванов отодвинул бумаги на край стола, пододвинул ближе клавиатуру компьютера. Что-то у него ассоциировалось с этой Варварой Васильевной, только что? Работала в Москве в одном из лучших банков, вместе с отборными людьми. Весь костяк этого банка был на зависть — от Племянника, бывшего резидента в Дании, до изможденного дешевыми сигаретами и злобой на весь мир Кавказова, не говоря уже о толстяке и умнице Северянове. Но по глупости собственной Варвара Васильевна там не удержалась, подалась — видать, от простой бабьей жадности — к олигарху, попавшему потом в опалу, помыкалась, помаялась, вернулась в банк, посидела там несколько лет, а потом отправили ее в Лондон, где она, похоже, прижилась. Отзывы о ней были неплохие. Не семи пядей во лбу, конечно, думает, что начитанность и ум это одно и то же. Но на той международной работе, где политика, бюрократия и болтовня в одном флаконе разведены в якобы прозрачной жиже, она была на месте со своей начитанностью и иностранными языками. В базе данных про этот период почти ничего не было, никому этот Инвестбанк не был интересен, но в последний год ситуация изменилась. Телеграмм с упоминанием ее имени было много, наши выдвинули ее на третью позицию в Инвестбанке, запрашивали поддержку в ряде стран. Так-так, это уже теплее, что-то в этом роде и чуяло его сердце.

Через час у Иванова сложилась версия, стройная настолько, что это было очень похоже на правду. Что есть правда? Субъективная трактовка реальности. Не факты формируют действительность, а объяснительный потенциал версии, который дает возможность поставить контрпостановку. Интересно, что собой представляет эта Варвара Васильевна? Много будет зависеть от того, как она себя поведет. Иванов стал смотреть дальше. Мать честная! Чего только не бывает на свете!

Фотографии было почти двадцать лет. Иванов тогда был очень молод. Лишь несколько лет прошло с тех пор, как он пришел со скамьи «Лесной школы» в высокие кабинеты и длинные коридоры этого классического здания с окнами не на секцию мягкой игрушки «Детского мира», как считали обыватели, а с видом на всю Москву и много дальше. Управления, где он служил, тот случай не касался. Он случайно все наблюдал из окна собственными глазами. А сейчас вспомнил его отчетливо, глядя на фотографию и читая досье этой Варвары Васильевны. В досье значилось, что Варвару Васильевну заприметили еще в бытность ее одним из горлопанистых лидеров так называемого «демократического», а по сути, антикоммунистического движения. Тогда мужики из «четвертого» за демократами усиленно наблюдали, вдруг из них вылупится какая-то сила и поведет за собой быдло, всегда готовое на попрание основ просто потому, что оно быдло, не умеющее ни работать, ни думать. Ненавидящее всех думающих и работающих, кроме тех из них, которые немедленно готовы быдлу кинуть краюху. Как тогда эти «думающие» манипулировали быдлом и рвались к власти! Выводили на площади по миллиону ничего не понимающих, но всего жаждущих особей под своими демократическими лозунгами, которые толпе представлялись царством ее собственной власти и поголовным участием в чубайсовской приватизации. Эта чубайсовская приватизация так возбуждала чувства вкуса, обоняния и, особенно, осязания толпы, что она дружно и с песнями валила на площади. Однажды летним вечером на закате эти демократы добрались и до их площали. С особым наслаждением, столь же неумело, как и все остальное, за что они брались, при полном злобном восторге окружавшей их толпы, они пытались при помощи веревок опрокинуть памятник Дзержинскому прямо напротив его, Иванова, окна. И ведь никто не собирался их останавливать! Откуда тогда была уверенность, что это будущая власть? Почему было настолько страшно, что Иванов прижался тогда спиной к стене лестничного пролета у окна между первым и вторым этажом и думал только об одном: «Меня, конечно, в клочки разорвут, хоть бы Наташку и ребенка не тронули»?!