Книга Лунная миля - Деннис Лихэйн

Аманда с ребенком и Тадео выбрались из машины с другой стороны. Мы встали группой около огромного трейлера, припаркованного на берегу реки. Народу не было ни души. Перед соседними трейлерами не виднелось ни одной машины. Должно быть, их обитатели на работе — если только не бегают по магазинам в преддверии Рождества.

Дверь трейлера открылась, и в проеме показался улыбающийся и жующий Ефим. В одной руке он держал сэндвич. За поясом у него был заткнут «спрингфилд» 40-го калибра.

— Добро пожаловать, друзья! Милости прошу! — Он махнул нам рукой, и мы по одному вошли в трейлер.

Когда Аманда проходила мимо него, Ефим увидел наручники и поднял бровь:

— Неплохо.

Потом закрыл за нами дверь и, обращаясь ко мне, спросил:

— Как дела, паскуда?

— В порядке. А у тебя?

— Хорошо. Все хорошо.

Внутри трейлер оказался даже просторнее, чем я мог предположить. На задней стене располагался телевизор с шестидесятидюймовым экраном. Перед ним стояли два мужика и играли на приставке в теннис. Они размахивали руками и подпрыгивали на месте, а на экране носились туда-сюда их карликовые аватары. Справа от телевизора стоял небесно-голубой кожаный диван, два такого же цвета кресла и стеклянный журнальный столик. Пространство за ними закрывала плотная черная занавеска. На голубом диване сидела Софи. Рот у нее был заклеен скотчем, а руки связаны эластичным шнуром. Она обвела нас взглядом. При виде Аманды в ее глазах зажглись искры.

Аманда улыбнулась ей в ответ.

Слева от нас находилась кухонька, а за ней — ванная комната и довольно большая спальня. Практически все свободное место занимали картонные коробки. Они громоздились на полу, на полках, на кухонных шкафах. В спальне тоже стояли коробки, и я предположил, что они хранятся и за черной шторой. Судя по надписям на коробках, здесь были DVD— и Blu-Ray-плееры, приставки Wii, PlayStation и Xbox, домашние кинотеатры Bose, айподы, айпады, электронные книги и системы навигации Garmin.

Секунду мы стояли у порога и смотрели на игравшую в виртуальный теннис парочку и Софи, которая не сводила с нас глаз. Она выглядела значительно лучше, чем при нашей последней встрече. Возможно, потому, что они не давали ей дури.

Ефим посмотрел на меня, склонив голову набок:

— А чего это ты связанный?

— Твой дружок Кенни постарался.

— Он мне не друг. Повернись.

Кенни эта реплика явно задела за живое. Он раздраженно посмотрел на Хелен: чего, мол, выдрючиваются.

Я повернулся к Ефиму спиной, и он, продолжая жевать и сопя носом, разрезал веревку.

— Друг, ты в хорошей форме.

— Спасибо, ты тоже.

Он свободной рукой хлопнул себя по брюху:

— Смешной ты, паскуда. — И вдруг рявкнул: — Павел!

Павел замер на месте с поднятой рукой. Его аватар завертелся волчком и упал на корт. Мячик проскакал мимо него.

— Кончай дурака валять, — сказал Ефим. — Забери у них оружие.

Павел вздохнул и бросил в кресло пульт. То же самое сделал его партнер — костлявый как смерть, с впалыми щеками и наголо бритой головой. На шее у него красовалась татуировка: какие-то слова на кириллице. Он был одет в майку, тесно обтянувшую худосочную грудь, и черно-желтые спортивные штаны.

— Спартак, — шепнула мне Аманда.

Спартак забрал дробовик у Тадео, а Павел — у Кенни.

— Остальное, — сказал Павел и щелкнул пальцами. И голос, и глаза у него были одинаково тусклыми и ничего не выражавшими. — Быстро.

Кенни протянул ему «таурус» 38-го калибра, а Тадео — ФНП-9. Павел убрал оба дробовика и оба пистолета в черную спортивную сумку, лежавшую на полу.

Ефим доел свой сэндвич и вытер руки салфеткой. Он рыгнул, и нас обдало запахом перца, уксуса и, как мне показалось, ветчины.

— Павел, надо бы мне записаться в спортзал.

Павел, как раз застегивавший сумку, поднял голову:

— Ты и так здоровый, зачем тебе в спортзал?

— Чувствую, не хватает мне дисциплины.

Павел отнес сумку на кухню и поставил на стол рядом с плитой.

— Ефим, ты клево выглядишь. Все девки так говорят.

При этих словах Ефим расплылся в улыбке и руками смахнул с плеча невидимую пылинку.

— Да я просто Джордж Клуни, а? Ха-ха.

— Ты Джордж Клуни с большим русским членом.

— И это лучший Джордж Клуни из всех возможных, — гаркнул Ефим. Он, Павел и Спартак громко заржали.

Мы стояли и молча смотрели друг на друга.

Ефим отсмеялся, вытер глаза, вздохнул и хлопнул в ладоши:

— Пойдем с Кириллом потолкуем. Спартак, посторожи Софи.

Спартак кивнул и отдернул черную штору, за которой обнаружилась еще одна гостиная, еще больше, чем первая, размерами футов пятнадцать на двадцать. Все стены в ней были зеркальные. Я заметил полукруглый диван пурпурного цвета, должно быть изготовленный на заказ, потому что идеально вписывался в габариты комнаты. Середина комнаты оставалась пустой. У нас над головой располагался телевизор, отражавшийся в зеркалах. По нему шла мексиканская мыльная опера. Над диваном высились бесчисленные полки, плотно уставленные коробками с Blu-Ray-плеерами, айподами, электронными книгами и ноутбуками.

На диване сидели худощавый мужчина с огромной головой и темноволосая женщина. На лице женщины лежала печать безумия, магнитом притягивавшая к себе все взгляды. Виолета Кончеза Борзакова некогда была красавицей, но некий червь, сидящий у нее внутри, постепенно съедал эту красоту. На вид ей было лет тридцать, максимум тридцать два года. Смуглую кожу усеивали мелкие неровности, делая ее похожей на поверхность пруда в самом начале дождя. Ее волосы были того густого оттенка черного, про который обычно говорят «цвет воронова крыла». Почти такие же черные глаза таили в себе нечто пугающее и в то же время какой-то испуг; за ними пряталась изуродованная душа, покинутая и мятущаяся. Одета Виолета была в угольно-черную кепку, черную шелковую блузку с глубоким вырезом, черные лосины и высокие, по колено, черные ботинки. Ее плечи покрывала серая шелковая шаль. Она смотрела на нас таким взглядом, каким могла бы смотреть на стейки, которые ей везут на тележке.

Кирилл Борзаков был в белой шелковой майке, белом кашемировом спортивном пиджаке, светло-бежевых брюках и белых теннисных туфлях. Его цвета серебра волосы были коротко острижены. Под глазами залегли тройные мешки. Он курил сигарету, издавая губами мокрый чмокающий звук, от которого любому курильщику сразу захотелось бы навсегда бросить курить, и не глядя стряхивал пепел мимо переполненной пепельницы, стоявшей справа от него. Рядом с пепельницей стояла раскрытая пудреница, на поверхности которой змеилось несколько дорожек кокаина. Кирилл смотрел ничего не выражающим взглядом. Заподозрить такого типа, как он, в сочувствии к кому-либо представлялось невозможным — если подобное чувство лет тридцать назад и заползло невзначай в его душу, то давно там скончалось. У меня сложилось впечатление, что, даже если моя грудь внезапно разорвалась бы и из нее выскочил живой Ленин, Кирилл продолжал бы как ни в чем не бывало курить сигарету и смотреть мексиканское мыло.