Книга Школа для негодяев - Дэнни Кинг

— Никто, — брякнул Крыса, прежде чем я успел соврать. — Мы пошли за мистером Шарпом после футбольного матча, — с головой выдал нас он.

— Полиция тоже знает и вот-вот будет здесь, — тоненько пропищал я.

Грегсон лишь перевел на меня взгляд и покачал головой.

— Нет, не знает, — усмехнулся он.

— Что вы хотите с нами сделать? — пролепетал Крыса, дрожа, как осиновый лист.

Грегсон сделал вид, что не слышал вопроса. Крыса умоляюще посмотрел на меня, но я ничем не мог помочь. Что бы ни уготовила ему судьба, то же предназначалось и мне. Как там говорил Мартин? Таковы правила игры «по-взрослому».

Он оказался прав. Мы вступили в игру, только теперь это была уже не игра. По крайней мере для Грегсона. В этот миг я понял, что он нас убьет. Мы нашли его и, вероятно, нашли золото. Если он нас отпустит, мы все расскажем копам, и тогда его песенка спета. На Грегсона повесят не только ограбление музея, но и поджог, шестнадцать покушений на убийство, похищение трупов, мошенничество, контрабанду и все остальное, что только уместится в обвинительный акт. Грегсон увяз по самую шею. А если учесть, что все шестнадцать покушений на убийство были предприняты в отношении несовершеннолетних, Грегсону не стоило ждать, что сокамерники погладят его по головке. Всего две минуты назад мы были киношными героями, подростками из субботнего сериала, которые выследили злодеев в их норе и сдали полиции. Теперь каждому из нас предназначалась пуля в лоб и мутная вода Темзы. Прокрутить пленку назад мы уже не могли.

Крыса вдруг начал реветь. Трамвай и Бочка тоже захлюпали носами. Глядя на них, я и сам не удержался и пустил слезу.

— Я хочу домой, — всхлипнул Трамвай, но Грегсон и компания на него даже не посмотрели. Они держали нас под прицелом и яростно шептались. Как с нами поступить, было ясно, вопрос заключался лишь в способе. Время от времени они косились на нас, и когда Фодерингштайн бросил на меня взгляд и коротко кивнул, я едва не обмочился от страха.

Зловещий шепот и качка делали происходящее похожим на отвратительный ночной кошмар, а наши мольбы и рыдания только еще больше нагоняли на меня ужас. Я окинул взором ребят, которых уже поджидало холодное дно реки, и заметил, что лица у всех красные, распухшие и мокрые от слез. Точнее, нет, не у всех. Четыре физиономии распухли и покраснели от слез, на пятой же застыло выражение дерзкой непокорности и отваги. Заметьте, я не смотрелся в зеркало.

Четырехглазый стоял с таким видом, будто ему на все плевать. Тогда я приписал это его исключительной смелости, ну, знаете, как смертник на эшафоте балагурит со своим палачом, однако потом выяснилось, что Очкарито припас в рукаве козырь. Да-да, козырь, и именно в рукаве.

— Ладно, отвязывай веревку, а я заведу мотор, — велел Грегсон Шарпею. Судя по всему, в заседании объявили перерыв. — А вы повернитесь зубами к стенке и не оборачивайтесь.

И тут Шарпей что-то учуял.

— Чем пахнет? — потянул он носом.

Грегсон и Фодерингштайн понюхали воздух, потом себя, потом поглядели на нас.

— Жидкость для зажигалок, — невозмутимо сообщил Четырехглазый и швырнул под ноги Грегсону горящую спичку.

Глаза у нашего бывшего директора расширились от ужаса.

Одна из самых больших загадок века — каким образом у меня до сих пор сохранились брови. Раздалось громкое шипение, слепящее желтое пламя расцвело в тесной рубке катера, и пламя опалило мне затылок, уничтожив жалкие остатки волосков на шее, которые выжили после пожара в Гафине.

Фодерингштайн вспыхнул, как свечка; Шарпей и Грегсон, объятые огнем, в панике закричали.

Должно быть, Четырехглазому удалось втихаря облить бензином почти все, кроме нас, потому что катер мгновенно превратился в преисподнюю. Мы впятером повалились в кучу, чтобы сбить с пламя, а когда я поднял глаза, то увидел шанс на спасение. Грегсон, Шарпей и Фодерингштайн катались по полу, стараясь погасить горящую одежду, и на несколько драгоценных секунд путь назад оказался свободен.

— Бежим! — крикнул я ребятам, подхватывая Крысу и волоча его к пылающим сходням.

Пробегая мимо Грегсона, я заметил, как он поднял голову, и, прежде чем ринуться в ночную тьму, с размаху двинул ботинком в зубы лже-директору.

Катер плясал на волнах, палуба была скользкой от дождя. Я с глухим звуком повалился на землю, при падении ударившись о борт, и оглянулся назад. Трамвай и Бочка вылезли из люка, задыхаясь от дыма. На обоих горела одежда — как минимум, в некоторых местах, но дождь скоро потушил пламя, и они потащили нас с Крысой к сходням.

— Где Четырехглазый? — вдруг вспомнил я.

Мы обернулись и увидели, как он стоит на верхней ступеньке и поливает жидким огнем поручни.

— Давай быстрее! — заорал я, не думая ни о чем другом, кроме бегства.

Очкарик швырнул пустую жестянку вниз и приготовился дать деру, когда неожиданно поскользнулся и упал лицом вниз.

— О-о-ох, — застонал он.

Мы хором начали понукать его, чтобы он вставал, но как бы ни драли глотки, Четырехглазый даже не шевелился.

Что стряслось с этим полоумным? Подвернул лодыжку? Разбил голень? Сломал палец? Позже мы непременно поцелуем больное место и постараемся чем-то помочь, но сейчас-то надо смываться! Поднимай свою чертову задницу, идиот!

Четырехглазый, однако, отказывался поднимать не только чертову задницу, но и вообще какую бы то ни было часть тела. Мы встали перед простым выбором: возвращаться за ним или бежать вчетвером.

Господи, вы даже не представляете, как сильно мне хотелось свалить, и все-таки сделать этого я не мог, хренов засранец только что нас спас. Я понял, что должен вытащить Очкарика любой ценой, а уж когда мы выберемся отсюда и окажемся в безопасности, я, блин, порву его на части.

— Найдите телефонную будку, — бросил я Трамваю и Крысе, — позвоните Рыжему. Звоните копам, звоните в ВВС, короче, звоните кому хотите, только приведите помощь.

Обоим приятелям идея понравилась. Они взлетели по сходням и растворились в темноте, а мы с Бочкой вновь вернулись на скользкую палубу.

— Вставай, ленивец очкатый? — рявкнул Бочка в ухо разлегшемуся товарищу, но как только мы попытались перевернуть его на спину, то сразу поняли, что дело не в лени и не в подвернутой лодыжке. Четырехглазого подстрелили.

Большое алое пятно растеклось по его груди, кровь капала на мокрые доски. От боли он завыл, как паровозный гудок. Мы с Бочкой в страхе отшатнулись, уронили Четырехглазого носом на очки и чуть-чуть не рыгнули за борт.

— Черт, что будем делать? — спросил Бочка.

Ответить я не успел. Люк рубки с шумом распахнулся, и мощная струя углекислоты свирепо обрушилась на поручни, гася пламя..

— Раз-два, взяли! — крикнул я.

Мы схватили Четырехглазого под мышки и потащили с катера. Подняться по узким сходням стоило больших трудов. Когда мы добрались до твердой земли, три дымящиеся фигуры уже карабкались вслед за нами.