Книга Слабое место жесткого диска - Петр Северцев

Он сказал, что мне надо опасаться ВРЕМЕНИ С ДЕВЯТИ ДО ДЕСЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА. ОПАСНОСТЬ БУДЕТ ИСХОДИТЬ ОТ ЖЕНЩИНЫ С ИНИЦИАЛАМИ Л.К..

А до вечера мне еще следовало выкроить время и проанализировать смерти, которые имели место в романе А. Дюма «ТРИ МУШКЕТЕРА».

Чертыхнувшись по поводу Приятеля, который, как всегда, мало что объяснял, я закончил сеанс, решив скрипя зубами выполнить его странные и в данном случае граничащие с абсурдом рекомендации.

Единственное, что при этом утешало, так это то, что, по уверениям Приятеля, до девяти часов вечера мне вроде бы ничего опасаться не стоило.

«Эх, сейчас бы полежать, поспать часика два-три хотя бы!» – с тоской и даже с мольбой, обращенной неизвестно к кому, подумал я, заводя мотор своей машины. И послать на три известные всему русскому народу буквы все эти мистические штучки о злом роке, висящем над койкой в реанимации главной больницы, маньяческие устремления каких-то съехавших с руля неведомых баб и забыться, забыться, забыться!

А выспавшись, просто положить свою руку в руку Ларисы, потом нежно провести другой рукой по ее спине, чувствуя, как учащается ее дыхание в ощущении приближающегося наслаждения… Перевернуть ее к себе, почувствовать своей грудью ее набухшие соски, легонько взять ее грудь в свою руку и наслаждаться тем, что дыхание ее еще больше участится, и она шепнет что-то непонятное, но в то же время очень нежное и ласковое.

А потом склониться над ее лицом, почувствовать, как дрожат ее ресницы и поцеловать в полуоткрытый рот. Сначала нежно, чуть прикасаясь губами, потом сильнее, глубже, чувствуя, как внутри пробуждается животное мужское желание обладать женщиной.

Закончив руками ласкать груди, спуститься ниже, поглаживая живот. Пройдя это, уверенным и сильным движением залезть в ее ажурные трусики и нащупать цель своих устремлений и центр ее экстаза…

Она издаст нежный короткий стон, а я не буду останавливаться, я буду гладить пальцем увлажняющуюся плоть в такт ее рефлекторным движениям. Мой собственный стержень окрепнет, желание проникновения усилится, наконец, оно станет непреодолимым…

И уверенным, почти грубым движением закинуть ее ноги себе на плечи, одновременно пытаясь проникнуть внутрь. После нескольких неуверенных движений наконец преодолеть сопротивление плоти и погрузиться, раствориться в теплоте, исходящей из женского чрева.

И затем, обуреваемый только одним желанием, подавляющим все остальное, затмевающим разум, двигаться навстречу короткому моменту экстаза. Однако ощущение приближения праздника ничуть не хуже самого праздника… Лариса будет обвивать меня своими руками, говорить те слова, которые я давно уже ни от кого не слышал: «Валерочка, милый!», «Солнышко мое!», «Давай еще, вот так, хорошо…»

И когда уже я буду готов к тому, чтобы произвести несколько завершающих победных движений, она вдруг забьется в исступлении, обхватит меня руками, вопьется в спину ногтями… И я не смогу в этот момент насладиться победой. Нужно будет начинать новое восхождение, нисколько не менее волнительное, чем первое…

Я поймал себя на чувстве, что, находясь за рулем своей «пешки» и пережидая светофор, я учащенно дышу, заново переживая в своих фантазиях реальность вчерашней ночи. У меня возникло явное желание свернуть налево, проехать по параллельной улице назад и вернуться домой. Она наверняка еще спит, прекрасным весенним цветком раскинувшись на моей холостяцкой постели.

Я не слышал гудки автомобилей сзади себя, и только грубый мужицкий голос, донесшийся до меня через полуоткрытое боковое стекло, вывел меня из состояния грез:

– Ты что, бл. дь, обкурился сегодня с утра, что ли? Ты будешь ехать или слона е. ть?

Не в силах что-либо ответить на столь контрастирующие с моими мыслями высказывания, я неопределенно кивнул головой и включил скорость.

Уже трогаясь с места, я услышал еще один комментарий со стороны водителя стоявшего сзади «Фольксвагена»:

– Эх, мужики, мужики, кто вас делал!

Вот так всегда, подумаешь о чем-нибудь светлом и хорошем, как какое-нибудь сиволапое мужичье все опошлит! Небось просто ему вчера не дала его фригидная жена, ссылаясь на свою головную боль и невынесенное им мусорное ведро. Нерастраченное либидо ударило в голову, и он теперь вымещает свою злобу на нормальных, живущих полнокровной жизнью людях. Сволочь!

С такими мыслями я подъехал к воротам Первой Советской больницы. Припарковав машину, я прошел в больничный парк и вскоре уже входил в корпус кардиологии. Пройдя по коридору, я очутился в уже знакомом мне кабинете. Там за столом угрюмо сидел главный врач отделения Александр Вениаминович Лошадов.

– Заходите, – как-то вяло сказал Лошадов. – Выпить хотите?

– С утра? – поднял я брови.

– Есть повод, – коротко ответил он.

– Давайте, – пожал я плечами.

Лошадов вынул откуда-то из-под стола бутылку коньяка, рюмку и налил мне пятьдесят граммов золотистого напитка. Когда я выпил и закусил конфетой, Лошадов закурил и, выпустив изо рта дым, сказал:

– Вы оказались правы. Все дело в койке. Я уже слегка отошел, поэтому выгляжу таким апатичным. На самом деле я сегодня был готов придушить вот этими руками, – он обнажил две здоровые пятерни, – свою сотрудницу, уборщицу Марью Петровну.

– За что?

– А за то, что она явилась виновницей, пускай невольной, смертей двух пациентов.

Лошадов налил себе коньяк, выпил не закусывая и продолжил:

– Мы недавно ввели новый порядок уборки. И, можно сказать, оказались жертвой технического прогресса. У нас уборщица убирает реанимацию с помощью нового пылесоса. Он, естественно, работает от электрической сети. От нее же работает и система жизнеобеспечения. Так вот, уборщица Марья Петровна, темная и недалекая женщина, приходила на работу в семь утра, отключала систему, которой поддерживались силы больных, находящихся на грани жизни и смерти, и включала свой дурацкий пылесос. Затем совершала обратную операцию – включала систему снова. Десяти минут уборки хватало для того, чтобы больные испытали приступ. Дальнейшее врачебное вмешательство уже не имело смысла.

Лошадов достал из пачки еще одну сигарету и снова закурил.

– Если бы не вы, Валерий Борисович, мы бы, может быть, и не узнали истинную причину происходившего, – сказал он, с благодарностью глядя на меня. – Даже когда умер второй больной, который по идее умереть был не должен, у нас не возникло никаких подозрений насчет так называемой Несчастливой Койки. Вполне возможно, что печальная ситуация имела бы место и дальше. Большое вам спасибо.

Я с гордостью выпрямился и произнес:

– В конце концов, мы же с вами коллеги. Вы отдаете предпочтение традиционным методам, я смотрю на вещи чуть-чуть с другого угла…

– Кстати, вы меня очень заинтересовали, – глядя мне прямо в глаза, сказал Лошадов. – Я с удовольствием поговорил бы с вами о ваших методах.