Книга Слабое место жесткого диска - Петр Северцев

1. РЕБЕНОК ЛАРИСЫ КРИКУНОВОЙ ЗДОРОВ. ЖЕЛТЫЙ ЦВЕТ ЛИЦА – СЛЕДСТВИЕ РЕАКЦИИ НА ИЗБЫТОК В ЕГО РАЦИОНЕ ЦИТРУСОВЫХ. ДИАГНОЗ ГЕПАТИТ НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.

В доказательство своей правоты Приятель привел выдержки из сообщений прессы разных стран и лет, в которых данный случай присутствовал в качестве курьеза. Прилагались также выжимки из медицинской карты Дениса Крикунова, которые Приятель позаимствовал из базы данных районной поликлиники.

2. ПРИЧИНА СМЕРТИ ЕЛЕНЫ СКВОРЦОВОЙ И ПЕТРА ЗУБОВА КРОЕТСЯ В РЕАНИМАЦИИ ПЕРВОЙ СОВЕТСКОЙ БОЛЬНИЦЫ.

Приятель объяснил, что он залез в базу данных больницы и привел статистику смертности в кардиологическом отделении за последние три месяца. Она явно превышала аналогичные показатели за предыдущие периоды. В связи с этим мне надлежало ПРОВЕСТИ БЕСЕДУ С ГЛАВНЫМ ВРАЧОМ ОТДЕЛЕНИЯ И УБЕДИТЬ ЕГО ОТСЛЕДИТЬ ВСЕ ПРОЦЕССЫ, ПРОИСХОДЯЩИЕ В РЕАНИМАЦИИ ЗА СУТКИ ЛИЧНО. ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ УДЕЛИТЬ СОСТОЯНИЮ ПРИБОРОВ И АППАРАТОВ.

Я озадаченно почесал голову. Что и говорить…

И, наконец, третий пункт выводов Приятеля гласил, что по делу об убийстве Нижегородцева и владыки Гермогена вырисовался реальный подозреваемый, которого он вычислил по наличию у него идефикса. С тем, как доказать его вину, Приятель просил подождать до завтра.

По пути в Первую Советскую больницу я принял решение действовать внезапно и быстро. Мне повезло. Несмотря на то что была суббота, заведующий отделением Лошадов находился на рабочем месте.

Этот тучный бородатый мужчина сидел в кабинете и заполнял какие-то бумаги.

– Здравствуйте, – громко сказал я с порога кабинета и решительным шагом направился внутрь. – Моя фамилия Мареев, я врач-экстрасенс.

Лошадов поднял на меня удивленные глаза, в которых, однако, когда он рассмотрел мою персону, я уловил нотки скепсиса. Собрав весь резерв своей наглости и вспомнив о своем пятилетнем опыте школьного драмкружка, я выписал перед лицом кардиологического светила неуклюжий пасс и безапелляционно заявил:

– У вас в реанимации есть Несчастливая Койка. Вы не замечали, сколько в последнее время ваших больных без видимых причин отправляются на тот свет?

Лошадов был так поражен моим заявлением, что не нашелся что ответить, ограничившись каким-то невнятным протестующим бормотанием. Я же тем временем продолжил атаку.

– Вот список фамилий тех людей, которые по всем медицинским показаниям не должны были скончаться, но тем не менее с ними это произошло.

И я вынул распечатку, которую предоставил мне Приятель. Лошадов тупо уткнулся в список, насчитывавший пять фамилий. Среди них присутствовали, естественно, Елена Скворцова и Петр Зубов.

– Я считаю, что вы должны сами лечь на реанимационную койку и провести на ней сегодняшнюю ночь, – сказал я. – Я не гений и не могу вам сказать, в чем именно заключается причина этих странностей, но совершенно уверен, что Несчастливая Койка существует.

Лошадов вернул мне листок бумаги с фамилиями и серьезно спросил:

– Почему вы пришли к такому выводу?

Я, испытав радость оттого, что меня не признали с порога сумасшедшим, также серьезно ответил:

– Я родственник одного из умерших. Меня заинтересовало, почему с ним такое произошло, и я своими методами выяснил, что в реанимации происходит нечто непонятное. Все дело в приборах и аппаратах, находящихся там… Естественно, я не буду говорить вам, какими методами я это выяснил. Это мой профессиональный секрет.

Лошадов сел на свое место, снял очки и стал бурно тереть переносицу.

– Вы знаете, я подозревал то же самое. Но мы проверяли техническое состояние оборудования совсем недавно, я давал специальную команду. Все оборудование полностью исправно.

– Доктор, тем не менее я настаиваю на том, что вы должны провести там ночь. Если до завтрашнего дня ничего странного в вашей реанимации не обнаружится, я готов публично отречься от звания экстрасенса, объявить себя шарлатаном и переквалифицироваться в больничные нянечки! – с пафосом заявил я.

И уже более земным голосом добавил:

– Думаю, бутылочка коньяка скрасит ваше ночное пребывание на Несчастливой Койке. Только держитесь в форме, чтобы не пропустить ничего важного.

И в качестве последнего аргумента обнажил содержимое своего пакета. К бутылке коньяка были приложены банка балыка, лимон и плитка шоколада…

Я слышал, что медики неравнодушны к спиртному. Более того, равнодушными они к нему никак не могут быть, так как оно у них всегда под рукой. Причем в самом что ни на есть чистом и незапятнанном всякими сомнительными примесями виде.

Прекрасной иллюстрацией любви медика к спиртному послужило то обстоятельство, что глаза Лошадова, еще секунду назад излучавшие скепсис по поводу как моего появления, так и качества, в котором я появился, сменили свое выражение на доброжелательность и заинтересованность.

– Ну что ж…

Лошадов сделал паузу, надел очки и, глядя мне прямо в глаза, сказал:

– Буду рад поговорить с вами об экстрасенсорике сегодня ночью. Сейчас у нас в реанимации все равно никого нет. Две койки в нашем распоряжении.

Такой поворот событий, к сожалению, меня мало устраивал. У меня дома находилась одна из главных подозреваемых по делу, и неизвестно, насколько хватит той дозы снотворного, которую я подсыпал ей в чай. Поэтому интересы дела требовали моего присутствия дома.

– Я тоже был бы рад поговорить с вами. Однако если вы с порога не отвергли одно мое предположение, основанное на моем методе, то постарайтесь понять и другое. Мой метод подсказывает мне, что вы должны сделать это в одиночку. Если буду присутствовать я, может не получиться. Вы можете взять в напарники кого угодно…

– Не знаю почему, но я вам верю. По крайней мере, очень хотелось бы… – протянул Лошадов, убирая бутылку с коньяком в шкаф.

Я покинул больницу, взяв с доктора твердое честное слово, что он проведет ночь на Несчастливой Койке…

Утром, направляясь в больницу, я был совершенно подавлен и морально и физически. Морально – потому что был измотан этим делом, «доставшим» меня во всех отношениях, физически – потому что вчера наконец сбылись мечты идиота об утихомиривании бушевавших внутри меня весенних половых бурь, но, как оказалось, растренированное тело с трудом перенесло супернагрузки. В обычной обстановке после такого удачного секс-саммита я бы находился в счастливом блаженстве, а тут… Лариса проснулась где-то около десяти часов вечера, и в последующие шесть часов я был примерным студентом семинара повышения сексуальной квалификации… Однако в конце концов все кончилось тем, как предупреждали мудрые древние римляне: «animal omnes post coitu est triste» – «всякое животное печально после соития».

Мою печаль усиливало и ощущение смутной угрозы, которая нависла надо мной, согласно выводам Приятеля, с которым я провел сеанс общения сразу после возвращения из больницы.