Книга Непобедимый 3. Рычаг локтя - Алим Онербекович Тыналин

я снова обнял ее. — Я так рад, что вы здесь. Теперь точно нет права на проигрыш.

И тут я вдруг заметил, как осунулось и побледнело лицо отца. Он слегка оперся о спинку скамьи. Мама бросила на него встревоженный взгляд.

— Ты в порядке? — встрепенулся я. — Как себя чувствуешь?

— Нет-нет, все хорошо, — поспешно ответил отец, выпрямляясь. — Просто устал с дороги. Не обращай внимания, сын. Тебе сейчас надо сосредоточиться на поединке.

Но я видел, что он лукавит. Нехорошее предчувствие кольнуло сердце. Однако расспрашивать дальше некогда — в раздевалку заглянул хмурый Борька. Тоже с удивлением посмотрел на моих родителей.

— Э-э, здравствуйте, Аркадий Алексеевич, Ирина Геннадьевна! Вы тоже тут? А я не знал. Витя, тебя Степаныч ищет. До финала пять минут.

— Иду, — кивнул я и повернулся к родителям. — Мам, пап, я…

— Иди, сынок, — перебила мама. — Мы будем на трибунах. Верим в тебя!

— Удачи, — просто сказал отец. — Ты справишься.

Я крепко обнял их обоих и направился к двери. На сердце было тревожно — и за отца, и за предстоящую схватку.

Но теперь я просто не имею права подвести родителей. Особенно отца. Если он поборол гордость и пришел поддержать меня, несмотря на болезнь, то и я обязан побороть Харю. Во что бы то ни стало.

Глава 26

А вот и финал

Ладно, все это отлично, но сейчас надо отрешиться от всего. Пожелания удачи от родных и знакомых, само собой, прекрасно мотивируют и заряжает,от этого улучшается настроение, но, честно говоря, мне сейчас надо очистить голову.

А то есть риск слишком поверить всем этим пожеланиям и провалить финальный поединок. А мне этого совсем не хотелось бы. Очень не хотелось бы.

Поэтому после встречи с родителями я вышел обратно в зал и уже идя по коридору, решил, что мне надо остудить голову. Войдя в зал, я тут же увидел, что народу сейчас гораздо меньше.

Трибуны опустели наполовину. Видимо, народ устал от зрелищ и отправился искать себе хлеба. За окнами, кстати, уже постепенно начал сгущаться вечер.

Я осмотрелся, увидел свою выпуклую сумку с вещами, одиноко лежавшую на деревянной скамейке без спинок рядом с первым рядом трибун. Слегка покачав головой, я сунул в сумку красную самбовку и шорты производства фабрики «Большевичка».

Глянул еще раз на куртку. В который раз отметил, что она, по сути, это видоизмененное кимоно для дзюдо. Прочные швы, «крылышки» на плечах, для продевания пояса с обеих сторон маленькие продолговатые отверстия, они не позволяют куртке смещаться даже при самых сильных захватах.

Внутри хлопковая прокладка. По длине самбовка гораздо короче кимоно, чтобы не создавать препятствий ногам. Крепкие шорты без карманов, нашивок или надписей, торжество минимализма.

Я с коротким вжиком закрыл «молнию» сумки и огляделся. Сейчас мне надо помедитировать, хотя бы минут пять, чтобы очистить голову. Надо подыскать место, чтобы меня не отвлекли товарищи.

Вон там можно присесть, на самом дальнем ряду Южной трибуны, у основания которой я сейчас и находился. Турнир Спартакиады по самбо проходил в главном амфитеатре Дворца тенниса ЦСКА.

Композиция арены устроена по стандарту, одинаковом для всех стадионов нынешнего времени, предусматривает универсальное использование. Система выходов устроена максимально удобно, чтобы в случае чего, зрители могли покинуть арену за пять минут.

Трибуны поставлены на стальные рамы, на них также опиралась сборная конструкция амфитеатра. Стойки рам, поддерживающих трибуны, выглядели как колонны.

Арена имела правильную форму, похожую на эллипс. Четыре соединенные трибуны обращены к разным сторонам света и между собой назывались Южной, Северной, Западной и Восточной.

Помимо выходов, к залу примыкали вспомогательные помещения, раздевалки и подсобки. Я отправился по лестнице с массивными каменными ступеньками наверх, покрытыми мелкой белой «метлахской» плиткой.

Поднялся до самого верхнего, пустого ряда на пятьдесят мест и уселся на самое крайнее кресло, твердое, как из железа. Сделаны из дерева и покрашены коричневой краской, а сзади небольшое возвышение, в виде спинки. На деле, конечно, полностью облокотиться не получилось, спинка доходила только до верхнего отдела поясничных позвонков.

Ладно. Неудобство только еще лучше позволяет отвлечься от других помех. Я выпрямил спину и закрыл глаза. В старинном трактате «Основные положения для занятий дзадзен» японского монаха Догена, патриарха дзен и основателя школы Сото, жившего в начале тринадцатого века, сказано, что желающий достичь просветления должен заниматься медитацией не мешкая.

Для этого необходимо тихое место, умеренность в пище и питье. Надо освободиться от всех привязанностей и оставить в покое десять тысяч вещей. Медитировать не мешкая я готов, а вот с другими условиями есть нюансы. Искать тихое место нет времени, а от десяти тысяч вещей так просто не избавишься.

Далее добродетельный монах рекомендовал не думать о добре и зле, не судить, что плохо, а что хорошо. Ум, воля и сознание должны слиться в едином потоке, надо отбросить все желания, понятия и суждения. Не надо желать стать буддой.

Совершенно невыполнимые требования. Положим, буддой мне никогда не стать, но вот о добре и зле никак не перестать думать. Мрачное лицо Хари с пронзительным взглядом все время вставало перед моим мысленным взором. Отвлекало.

Внезапно я понял, что значит не становиться буддой. Не надо желать чемпионства или победы над Харей. Пусть будет все, как будет.

Как только я осознал это, дело сразу пошло на лад. Для медитации монах рекомендовал подложить под себя плотную подушку, сидеть в позе лотоса. Подушки нет, а поза лотоса всегда мне тяжко давалась.

Поэтому я ограничился скамейкой. Туловище держал ровно и прямо, не отклоняя ни на йоту, а уши, плечи, нос и пупок держал на одной линии. Язык плотно прижал к небу, губы и зубы сомкнул, но без напряжения. Глаза рекомендовалось держать открытыми, но я позволил себе закрыть.

Отрегулировав позу, я сфокусировался на дыхании. Состояние сосредоточенности должно возникнуть само по себе. Это медитация дзадзен. Врата Дхармы великого покоя и радости.

Когда только мысли успокоились, я использовал «масляный метод» мастера дзена Хакуина, жившего в семнадцатом веке в Японии и имя которого означало «скрыиый в белом», то есть намекающего на состояние человека, скрытого в облаках и снегах горы Фудзи.

В соответствии с рекомендациями достопочтенного монаха я представил образ чистого куска сливочного масла, размером с утиное яйцо и мысленно поместил себе в голову. От жара моих мыслей масло немедленно растаяло и потекло к плечам, рукам, по груди