Книга Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи - Марджи Фьюстон

болен, Виктория. Хотя бы это ты можешь оплакать.

Я уже плачу. Слезы текут горячими и быстрыми потоками, но я качаю головой, желая сбросить пальцы Генри со своего мокрого лица, но он возвращает их обратно. Папа болен. Даже когда вылечу его, мы навсегда запомним боль этих последних нескольких месяцев.

Я позволяю себе поплакать из-за этого.

– Поплачь о том, что ты потеряешь, если добьешься успеха в своем деле, – продолжает Генри. – Ведь ты все равно что-то потеряешь, не так ли?

Да. Я потеряю многое. И Генри, вероятно, будет одной из потерь. Как раз тогда, когда он наконец-то вернулся ко мне.

Теперь я всхлипываю, и Генри отпускает мое лицо, чтобы прижать меня к своей груди.

Через минуту я отстраняюсь и поднимаю голову, чтобы взглянуть на Генри.

– Я приходила.

– Куда? – хмурится он.

– На похороны твоей бабушки. Я пришла, но вошла в церковь, увидела, что ты сидишь с Бейли, и предположила, что ты хочешь быть с ней… и что я тебе не нужна… поэтому я ушла. Мне следовало остаться и просто пережить смущение из-за своей влюбленности, раз уж ты явно любил другую.

Генри хмурит брови и качает головой, а затем слегка посмеивается, так, что это немного смягчает мою боль.

– Что в нашем прошлом заставляет тебя думать, что я не любил?

– Ну… возможно, то, что ты встречался с моей близкой подругой?

Генри качает головой.

– Я говорю о том, что было до этого. То, что я встречался с Бейли… – Он снова качает головой и слегка съеживается, словно не хочет продолжать эту тему. – Она мне нравилась, но с ней я пытался забыть тебя. И наконец двигаться дальше.

Я отступаю от него на шаг.

– Двигаться дальше?! Когда между нами хоть что-то было?

– Ты серьезно?! Сначала я поцеловал тебя. Ты буквально убежала в лес, чтобы скрыться.

– Ты застал меня врасплох! – Я невольно повышаю голос на октаву. – Ты явно пожалел об этом! Ты извинялся раз пятьдесят! И именно ты придумал тот нелепый договор!

Я указываю на Генри пальцем, но он перехватывает его и неловко сжимает мою руку.

– Я не хотел терять тебя, – понизив голос, объясняет он. – Я сказал все это, чтобы спасти нашу дружбу. Думал, ты в конце концов одумаешься.

– А я решила, ты сказал все это, потому что сожалел о поцелуе.

– Ни на секунду.

– Но почему ты потом так и не вернулся к этой теме? Ни разу за все прошедшие годы?

– Мне казалось, я говорил. Раньше придумывал отговорки, чтобы сесть поближе к тебе. Следил за тем, чтобы наши пальцы соприкасались каждый раз, когда я что-то тебе передавал. – Генри проводит рукой по волосам. – Я так часто смотрел на тебя, что, готов поспорить, мог бы закрыть глаза и идеально нарисовать твои губы по памяти, а мы оба знаем, что я не художник. Но именно ты всегда отворачивалась или уходила.

– У нас был договор, – бормочу себе под нос я.

Генри пропускает мои слова мимо ушей, справедливо. Сейчас это кажется глупым, но я думала, что мы держались подальше друг от друга по взаимной договоренности. Как я могла не заметить, что Генри хочет быть со мной? Неужели я просто слишком боялась увидеть сожаление на лице Генри, когда он нашел меня в лесу и извинился за тот первый поцелуй?

Генри перехватывает мой кулак, который до этого неловко стискивал, и разжимает его. Кончики наших пальцев соприкасаются.

– Каждый раз, когда я прикасался к тебе, а ты колебалась, прежде чем отстраниться, я думал: вот оно. Вот сейчас она не убежит, а возьмет меня за руку. Но ты раз за разом отстранялась. Становилось все труднее и труднее смотреть на тебя… на то, как ты улыбаешься голубому небу, словно видишь там то, чего весь остальной мир не видит. На то, как рисуешь ночную высь, добавляя теплых красок. На то, как сияют твои глаза, когда ты смотришь на меня. Все это понемногу убивало. А потом ты согласилась пойти на выпускной с Питером. – На последней фразе Генри повышает голос, а затем бормочет: – Я собирался пригласить тебя. Я уже все спланировал: хотел сделать ведьмин круг в лесу, где мы впервые встретились, и в его центре выложить цветами слово «выпускной».

Во рту пересохло. Я приняла приглашение Питера, который был членом нашей большой компании, но мы собирались пойти как друзья. Я даже уточнила это, прежде чем согласиться. Я предполагала, что Генри будет придерживаться соглашения и не пригласит меня, – разве что по-дружески, – а состоять с Генри в платонических отношениях, когда мне хотелось гораздо большего, показалось унизительным.

Генри выбрал Бейли.

У меня болит живот при мысли о воспоминаниях, которые теперь никогда не будут моими.

– Ты мог бы сказать мне, – шепотом отвечаю я.

– Я думал, ты сама догадалась, – вздыхает он.

– Тогда почему ты убежал? Когда я поцеловала тебя?

– Больше всего на свете мне хотелось пустить все на самотек. Насладиться поцелуем с тобой и забыть обо всем остальном. Но это было не так просто, правда? Только не говори, что не думала о Бейли.

Я молчу. Конечно, думала… после поцелуя. Но не в тот момент. В тот момент у меня была лишь одна мысль – что между нашим первым поцелуем и этим прошло слишком много времени.

– Я сбежал, потому что не хотел начинать с тобой отношения, не порвав с Бейли, а если бы остался рядом, то не стал бы ждать. Но потом умерла моя бабушка, все пошло кувырком, и я думал, что ты не хочешь меня видеть и настолько жалела о нашем поцелуе, что даже не пришла на похороны моей бабушки. – Генри снова качает головой. – Мне было больно.

Его кончики пальцев скользят по моей ладони.

– Почему ты не осталась на церемонии или не поговорила со мной? Даже если бы я предпочел Бейли… ты не могла быть выше этого? Ты не могла все равно побыть рядом со мной?

На глазах Генри выступили слезы, и я едва могу смотреть на него. Я действительно виновата. Я добавила ему боли и должна сказать правду.

– Я не могла заговорить с тобой. Я думала, что воспользовалась моментом твоей слабости. Думала, ты поцеловал меня в ответ только потому, что тебе было грустно. Думала, что ты наверняка меня возненавидел. Я сама себя ненавидела. – Я немного задыхаюсь от последних слов. Я носила в себе стыд и сожаление, задавив таким количеством другого горя, что позабыла об их существовании. Теперь эта рана