Книга Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

но никто уже не интересовался ни ослом, ни его личностью: сухие дары ничьего предчувствия не утешили. После заката солнца из ближайших пунктов прибыли походные кухни, но нижние чины оказались безразличными и к потреблению долгожданных щей: стелившаяся мгла сокрывала всех от чужого взора, и каждый желал, чтобы тихая и безмятежная ночь тянулась многие годы. Павел Шатров в задумчивости сидел на бруствере, где Иван Бытин подтверждал, что мухи, действительно, обожают сладкое, и святые тайны для них не являются сокровенным предметом. Илья Лыков молча одобрил поступок Павла Шатрова, который поставил в тупик духовное лицо. Случайно или нарочито поставлен был вопрос иеромонаху, но невежество последнего было обнаружено.

Илья Лыков не представлял себе картины предстоящего боя, но предчувствие также щемило его сердце: он был молод, чтобы погибать преждевременно и бесцельно, тем более, что край какой-то завесы в его сознании начинал подниматься.

— Почему ты, Павел, к каждому примеру делаешь приставкой вашу сельскую местность? — неожиданно спросил Шатрова Иван Бытин.

— В нашей сельской местности возникает все, что потом повторяется во всем мире! — непринужденно ответил Павел Шатров. — А главное, там люди и умирают, и нарождаются…

— Мир большой, а в вашей сельской местности, поди, нет ни одного слона! — вставил свое замечание Иван Бытин.

— В нашей сельской местности когда-то проживал мамонт: его кости нашли прошлым летом под горою! — не смутился Павел Шатров.

— Ясное дело, что и зверь, и человек в движении погибают: мамонт, поди, шел к вам из Африки, а сдох под горой.

— Сдохнешь и ты, Бытин, прежде чем доберешься до берлинской потаскухи.

— Неужто? — переспросил Иван Бытин и тяжело вздохнул: берлинская потаскуха однажды приснилась ему. Он внешне не соглашался променять Берлин на Калугу, но никто не был свидетелем его тайных дум.

— Много ты знаешь, Павел, а живешь тут, среди нас! — добавил он, нарочито придавая своему голосу обидчивый тон. — Может быть, ты скажешь нам, когда окончится война и наступит замирение?

— Про это тоже старики нашей сельской местности говаривали, — отозвался Павел Шатров.

Как только он коснулся жгучего вопроса о мире, хотя и случайно поставленного, круг его слушателей быстро расширился: многие вышли из окопов и обосновались под сенью ночи, как под прочным и непроницаемым покрывалом.

— Что же, земляк, в вашей сельской местности про замирение говорили старики? — прошептал кто-то из нетерпеливых.

— Нагнитесь, я вам пошепчу! — тихо и торжественно произнес Павел Шатров.

Нижние чины прилипли к земле, затаив дыхание и напрягая слух: таинственное интересует всех. Таинственных сообщений, правда, Шатров раньше не произносил, но, пообещавши произнести, он, естественно, стал центром внимания всех собравшихся. Холодные звезды по-прежнему мерцали в высоте, не препятствуя появлению огромной луны, выкатившейся из-за леса. Павел Шатров выставил указательный палец по направлению к огромному, будто бы налитому кровью полнолунному шару и таинственно произнес:

— Вон! Простонародие утверждает, что там Каин убивает Авеля!

Нижние чины сокрушенно вздохнули; таинственного в сообщении Павла Шатрова они ничего не находили.

Российское большинство, вопреки научным данным, утверждало то же самое, что было только что произнесено Павлом Шатровым. Однако он по-прежнему держал палец в направлении луны, делая большую паузу.

— В нашей сельской местности старики говорили, что дело вечного замирения наступит тогда, когда пойдет брат на брата: добрый брат на злого, а бедный на богатого.

Нижние чины вздохнули, и многие поднялись, уползая в окопы. Но незначительное количество нижних чинов осталось, чтобы послушать дальнейшие разъяснения и вникнуть в них разумом. Круг замыкался так, что утверждение стариков черноземной сельской местности должно было восторжествовать.

— Ты про замирение на самом деле слышал в вашей сельской местности? — спросил Илья Лыков, когда они вдвоем отошли от окопов.

— Нет, это я выдумал! — признался Павел Шатров.

Стожары возникли где-то на южном пологе небосклона, а Большая Медведица прятала свой хвост на горизонте противоположной части света; на поля и равнины наседала ночь. Илья Лыков еще не знал, на какие подвиги в дальнейшем способен его друг, но что они обретают обоюдное понимание вещей, было несомненным. Они безмолвно улеглись спать, но поспешное утро безжалостно их разлучило: в пять часов дежурный по роте вызвал Павла Шатрова в наряд — вестовым для связи и донесений к капитану Кирпичеву, командиру второго батальона. Капитан еще спал в благоустроенном блиндаже, но его денщик, приготовив сапоги и наполнив термос крепким чаем, поспешил отбыть в далекий тыл, унося с собою вещи, лишние для блиндажа. Капитан Кирпичев тяготился пребыванием в блиндаже в одиночку и приказывал денщику присутствовать у входа в продолжение ночи и уходить в тыл, для отдыха, с наступлением полного рассвета. У входа в блиндаж стоял нижний чин из полковой команды связи, с походным телефонным аппаратом: провода от штаба полка к блиндажу командира батальона были уложены давно, и нижний чин, чтобы приспособить аппарат в блиндаже, ожидал момента, когда проснется капитан.

Павел Шатров поздоровался со связистом, но последний не ответил на его приветствие, а лишь прижал телефонный аппарат плотнее к груди. По утрам люди бывают сварливы и молчаливы: течение свежего воздуха не побеждает дремоты и не размыкает уст. Роса искрилась посвежевшей белизной, но глаза не отдыхали на прелестных видах, а слезоточили: утро пробуждает день, но человека лишает услады.

Павел Шатров не прислушивался к щебетанию птиц, населявших леса и готовых к отлету на далекий юг: его одолевала дремота, и отяжелевшая голова была готова склониться на любой жесткий предмет. Но в это время над головами нижних чинов что-то заскрежетало, свища и напрягаясь. Вздрогнуло все живое, и Павел Шатров, вместе со связистом, не ожидая пробуждения и приглашения капитана, торопливо скрылись в блиндаже. Пробудившийся капитан по инерции надел сапоги, не усвоив еще происходящего: в телефонном аппарате что-то прозвучало так же, как гудят полевые жуки. Штаб полка справлялся, откуда возникла артиллерийская стрельба и какая высота по карте подвергнута разрушительному действию снарядов. Капитан Кирпичев ничего еще не знал, но, поскольку требовался срочный ответ, сообщил, что разрыв снарядов повсеместный, но разрушительного действия еще не обозначено. Капитану не было надобности наблюдать падение снарядов самолично, и Павел Шатров, по его приказанию, вышел из блиндажа для означенной цели. Капитан облегченно вздохнул, полагая, что дурной запах из блиндажа выветрился вместе с выходом нижнего чина: он, как всегда, был озабочен солдатскими желудками.

Павел Шатров был одинок и заметен на открытом поле, а капитан не предполагал, что предприимчивые немцы выберут одиноко стоящую фигуру у его блиндажа как точку прицеливания.

Илья Лыков, не менее одинокий, чем его друг, пробудился, когда ему наступили на голову: артиллерийская стрельба пробудила многих,