Книга Взывая к мифу - Ролло Мэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На что Мефистофель справедливо замечает: «Нет, самого себя кляни, о Фауст!» Затем дьявол ставит под вопрос утверждение о том, что небеса так прекрасны; он, как ни странно, предпочитает жить в мире людей:
Это отражение того великого гуманизма, который характерен для эпохи Возрождения. Человек ощущал, что это хорошо – жить и смотреть на мир с радостью; это в своих полотнах показывал Джотто, и даже Брейгель изображал на холстах радость от сбора урожая пшеницы, от катания на коньках и просто от жизни. Во всех этих мифах о Фаустусе делались обязательные попытки найти все то лучшее, что содержит в себе жизнь человека, и одновременно выражалась зависть по отношению к небесам. Гуманизм заключался в тот период в отчаянной борьбе между свободой, с которой наука стремилась к новым открытиям, и сохранявшими огромное влияние остатками абсолютного авторитета церкви.
Ангел добра снова призывает Фаустуса раскаяться, а ангел зла доказывает, что ему следует придерживаться условий заключенной сделки – Бог его не пожалеет. И Фаустус отвечает:
Окаменелое сердце
«Окаменелое сердце» – это сердце, не способное любить. Оно символизирует патриархальную сторону той энергии, которую искали люди эпохи Возрождения, заинтересованные в обретении силы, реализации своих амбиций, стремящиеся к самоутверждению.
В пьесе снова и снова к Фаустусу возвращаются и ангел зла, и ангел добра. Его сердце на самом деле так никогда и не окаменело. Должен ли он, может ли он раскаяться и отдаться божьему милосердию? Данная тема проходит красной нитью через всю драму, и это придавало особую силу воздействию пьесы на аудиторию.
Далее Мефистофель берет Фаустуса в путешествие, во время которого намеревается продемонстрировать тому его магические возможности. Но столь желанные до того силы и способности оказались весьма тривиальными. Фаустус, будучи невидимым, разыгрывает римского папу, внезапно дергая его за нос, а затем утаскивает прямо со стола вино.
В каждый момент Фаустус осознает, что время его смерти становится все ближе и ближе. Он размышляет:
Входит старик и умоляет:
Представляется, что этот старик выступает в качестве психотерапевта.
Наконец Фаустус выдвигает свое последнее требование – он просит Мефистофеля предоставить ему возможность предаться любви с Еленой Прекрасной[177] из Трои.
«Божественная Елена» – это частая фантазия современных мужчин, служащая способом бегства от принятия непростых решений. Множество мужчин вздыхают: «Вот если бы у меня была прекраснейшая из женщин!» Но патриархальная природа новых способностей и сил Фаустуса не допускает такого решения. Ибо как любовь может быть истинной и искренней, если в подоплеке лежит не собственно любовь, а могущество? Чтобы любить, нам требуется милосердие.
Образ Елены также является пробным камнем для проявления поэтического мастерства. Вдохновение позволяет Марлоу подняться еще выше, чем в предыдущих сценах, и написать вот эти часто цитируемые и очень любимые строки:
Старик, о котором мы говорили только что, стоит рядом и наблюдает. А затем он озвучивает то, о чем знали все зрители этой нравоучительной пьесы: если человек вступает в любовные отношения с демоном, он автоматически лишается рая небесного. Елена символизирует собой дух из царства мертвых, а такой дух и есть демон.
Насколько же отличается восприятие секса и любви в шестнадцатом веке от того, что было в Средние века, во времена Данте! Тут это просто орудие, инструмент – целью использования Елены (Фаустусом) является возвращение ему его души. Та любовь, которая неотделима от секса, также неотделима от власти. А во всех вариантах мифа о Фаусте такая любовь является механизмом, позволяющим отогнать свое собственное чувство вины и не впасть в страдание. У Данте любовь – это благодать; образ Беатриче всегда ассоциировался с раем. У Данте любовь благословенна.
Конец уже близок, и в последний день опечаленные друзья Фаустуса приходят к нему, чтобы попрощаться. Даже его добрый ангел должен его покинуть, говоря: «Перед тобой уж ада пасть зияет». Зрительская аудитория в этот момент должна была ахнуть: на сцене этой чудо-пьесы ад изображается и воспроизводится абсолютно открыто.
Фаустус может ответить только: «Я увидал довольно, чтоб страдать!»
