Книга Мистические культы Средневековья и Ренессанса - Владимир Ткаченко-Гильдебрандт

Как не увидеть в этом Иисусе, присутствующем после противостояния повсюду во всяком месте и во всякой формой, элементы князей тьмы, то есть материи; как не заметить у Манеса, с другой стороны, реминисценцию битвы гигантов против Юпитера и другую реминисценцию сказки о Протее? Эта манихейская космогония включала в себя целиком новую метафизику, в которой христианство было отвратительно опошлено. Таким образом, вследствие войны, в которую вступил Христос против нации тьмы, первый небесный человек остается так тонко скованным и объятым всей материей, что с того времени он уже не спаситель людей, но должен скорее быть спасенным ими[530]. Манес идет еще дальше и, кажется, пытается пародировать все великолепные догмы христианства, воспользовавшись гнозисом. А вот, что Манес делает с ПРЕМУДРОСТЬЮ, матерью жизни, небесной Софией, которая в тайне манихейской космогонии является душой мира. Он вспоминает об эоне-андрогине Ахамот валентиниан, включая в него следующие мистические качества: Матерь, Огдоада, Мудрость, Земля, Иерусалим, Святой Дух со всяким достоинством мужского Существа, masculo genere dominum[531]; но не имея возможности все объять, он плотно связывает их в единственном андрогинном персонаже – Земле и Святом Духе; в то же самое время, оставаясь всегда верным своему дуализму, он выделяет видимый свет или Христа, чтобы его поместить под именем добродетели Божией одной частью на солнце, а другой – под именем премудрости Божией на луне[532]. Святой Дух, являющийся третьим величеством, пребывает в воздухе; и, наконец, земля в этом индивидуальном анализе завершает священную Тетраду, позаимствованную у валентинианства[533].

Святой Августин замечает, что, в действительности, никак не Троица, но Четверица, составляет догму манихеев[534]. Верные пантеизму, своей самой дорогой и самой глубокой идее, они находят средство пародировать высший образ распятого и страдающего во спасение людей Христа: итак, воздух или Святой Дух, что одно и то же, благодаря духовному распространению сил Земли, Мудрости, ПРЕМУДРОСТИ, Софии, Матери жизни, предстающим одним целым, зачал и породил страждущего Иисуса[535], являющегося жизнью и спасением людей и страдающего от скорбного пленения в травах всех видов, частях человеческого тела и даже телах животных. Этот Христос повсюду и во всяком месте, смешанный с материей, на небесах, на земле, во всех сухих и влажных телах, во всех семенах растительного или животного мира[536]. Одним словом, нет ничего более скверного, чем члены манихейского Бога; и хотя наука была целомудренной сама по себе, историк слишком счастлив возможности прибегнуть к греческому языку или к латыни[537].

Шкатулка из Эссаруа

«Каким образом, – восклицает Святой Августин, – земля могла зачать посредством Святого Духа страждущего Иисуса, а Дева Мария не могла? Сравните, если вы на это осмеливаетесь, столь святую девичью утробу со всякими местами земли, производящими деревья и растения. Вы испытываете стыд за тело Марии и не стыдитесь порождать Иисуса Христа благодаря водам клоак всяких городских садов»[538]. Манихеи говорят, что зачатый от Святого Духа (воздуха) порождается страждущий Иисус, висящий на всех плодах деревьев[539], и там, уже оскверненному материей, ему предназначено существовать, много раз проходя в тела животных, которые ими питаются. Осмелившись пародировать рождение истинного Христа, они осмеливаются пополнять свою кощунственную аллегорию страданиями, утверждая, что Бог был вынужден передать субстанции зла часть своей собственной сущности, чтобы быть распятым[540]. На самом деле манихеи давали деревьям наименование креста Иисуса Христа, и это заставляло самого Фавста говорить, что Иисус висит на всех деревьях[541]. Нельзя ничего упускать в этих омерзительных мистериях, ведь в преступной мысли сопоставления ими пародируется даже небесная пища, которую Иисус Христос пришел принести людям.