Книга Судьба педераста или непридуманные истории из жизни… - Зяма Исламбеков

Вот фраза, за которую уже можно репрессировать и чморить?! Но это если вместо «они все» вставлять конкретные фамилии?! А если, как принято с давних времен на Руси, говорить в общем, неконкретно? Пускай каждый понимает в меру своей испорченности, в меру своего интеллекта и в меру тех дел, которые он успел уже наворотить.

Мне очень по душе фраза, которую я услышал то ли от Сергеевича, то ли ещё от кого-то, сейчас уже и не припомню, но смысл такой: если ты кого-то обманул, то не стоит думать о нем как о лохе. Он просто отнесся к тебе как к нормальному человеку, с доверием, уважением и пониманием. Только и всего-то.

Мне почему-то кажется, что читатель сомневается в правдивости всех моих историй?! А зря! Лучше бы он (читатель, едрён-батон!) сомневался в правдивости чиновников и начальников! А то, этот самый – наше ВСЁ! Или, если не он, то кто? И уж совсем бесит позиция: уж лучше пусть будет ОН, чем вон ТОТ или кто-то ещё!

А классно я сформулировал? И не подкопаться? Да? Да!

А теперь по делу. Василь Петрович Занудкин не дождавшись звонка Лобова, взял да и приехал поездом с семьёй в Санкт-Петербург. К Московскому вокзалу раздолбанная чёрная волга прибыла в тот самый момент, когда москвичи выходили с вокзала, с вещами и полной непоняткой по части своего размещения и пребывания в Северной столице России, где они хотели посмотреть фонтаны Петродворца, погулять по Летнему саду, посетить Эрмитаж, Русский музей, Мариинку…

Лобов как назло выключил свой мобильник, а городские телефоны – дежурная часть, Лобов, Скулин и Макеев – все были заняты. И что делать?

А то и делать, что надо понимать, Занудкин в кадры Москвы попал не с улицы и не с гражданки. Из нескольких сотен черных волг, припаркованных у центрального входа Московского вокзала, Василий Петрович безошибочно вычислил лобовский «членовоз». Подойдя к видавшему виды черному лохмадрону, генерал поздоровался за руку с… Шевченко. А то?! Шевченко был теперь водителем-инструктором, старшим лейтенантом полиции. Он был не просто водилой, а преподавателем-инструктором, который иногда, в свободное от разъездов и лобовских поручений, проводил занятия с некоторыми группами, о чем и писать-то не стоит, т. к. ничего сложного в этих занятиях не было.

Общая беда всех ведомственных ВУЗов – это кадровый голод профессионалов. Должности преподавателей все укомплектованы, нет профессионалов, специалистов. Мышанов любил читать нотации Виктору Ивановичу.

– Виктор Иванович, какого х&я ты поставил, бл&дь, этому пизд&ку банан? Ты что, ох&ел, бл&дь совсем? Или, бл&дь, ты дуркуешь? Я, бл&дь, сколько раз должен тебе повторить, что, бл&дь, любой полицейский – уже на три бала юрист. А ты, бл&дь, ставишь этому муд&ле двойку лишь потому, что он ни х&я не знает?!

– Нет, я должен ему поставить пять? – возмущался Захаров.

– Да, бл&дь, кому-то, может быть и пять, кому-то – четыре, а кому-то, на х&й, и тройки за глаза. – Мышанов обычно крепко вцеплялся либо в китель, либо за локоть своего собеседника, блокируя даже саму мысль о побеге собеседника. – Ты же ведь доктор, ты должен чётко понимать, бл&дь, что нас еб&т и нам на х&й не надо создавать напряжение в группах с учёбой!? Понимаешь, бл&дь?

– Владимир Павлович, а без мата нельзя?

– Без мата? Без мата, бл&дь, можно, только ты ведь, бл&дь, как я, бл&дь, вижу, ни х&я, бл&дь, так, бл&дь, ничего и не понял?!

– Товарищ генерал! – раздался крик оперативного дежурного с первого этажа.

– Рядом с дежурной частью института случайно оказался Виктор Александрович, который моментально сделал замечание старшему лейтенанту Бздынькину, заступившему на дежурство вместо штатного оперативного дежурного, не вышедшего на службу по семейным обстоятельствам. Бздынькин был невысокого росточка, тщедушного вида, на вид лет сорока, если не более того, плешивым, с утонченными еврейскими чертами лица и гнусавым голосом. Он делал карьеру преподавателя на кафедре Боевой и специальной подготовки. Девятый год он работал над кандидатской диссертацией по педагогике, но дальше темы пока не продвинулся.

– Бздынькин! Ты чего орёшь? Ты что, совсем ох@ел? – закричал Макеев на ошалевшего от круговерти дежурной части Бздынькина. – Тебя что, режут, насилуют? А?

– Да Николая Михайловича какой-то Занудкин по телефону требует, – Бздынькин был с одной стороны рад тому обстоятельству, что поблизости оказался Макеев, а с другой стороны он несколько растерялся, т. к. не знал ни Занудкина, ни что делать в ситуации, когда генерал есть, но его нет. Лобов не подходил ни к сотовому, ни к городскому, ни к прямому телефону. А телефон Ирины Дмитриевны был всё время занят.

– Так, ясно. Что сказал Занудкин? Что он хотел? – спросил ещё возбужденный Виктор Александрович.

– Да х@й его знает?! Он ни х@я толком не сказал…

– Ясно… Сиди на месте, работай. Больше не ори на весь институт. Я сам найду Николая Михайловича и сам ему всё доложу, – Макеев начал отходить от окна в дежурную часть, но вдруг резко развернулся и слегка согнувшись, чтобы лучше разглядеть Бздынькина, его спросил, – ты всё понял, Бздынькин?

– Так точно, товарищ полковник.

Через 5 минут в кабинете Лобова находились: Макеев, Мышанов, начальник курса, Бздынькин, Виктор Иванович.

Пожалуй, самый важный акцент генерал сделал на инкогнитость и на обеспечение максимального комфорта для москвичей.

А через час Николай Михайлович, Ирина Дмитриевна и Занудкин со своей пассией трапезничали в генеральском салоне – просторной комнате в помещении общей столовой, где могли одновременно разместиться тридцать человек. Кроме того имелся отдельный вход-выход и казённая мебель была подобрана таким образом, что создавалась даже иллюзия уюта и комфорта.

Занудкин не преминул высказать своё «фе» по поводу размещения на территории института, а также всей организации встречи.

А после плотного обеда с выпивкой генералы отправились в баню, которая «случайно» оказалась затопленной и свободной.

Надо заметить, что баню истопить – дело не одного часа. И здесь важна сама организация процесса. Так вот, процессом руководил никто иной, как Виктор Иванович Захаров. О, как?!

Генерал Лобов был наслышан о бане на даче молодого профессора. Он прекрасно знал, что Виктор Иванович был не просто дачником, построивший своими руками и дом, и баню, но и заядлым банщиком. А баня – дело тонкое, деликатное. Не каждый, кто любит париться, понимает толк в русской бане?!

Первые три дня пребывания Занудкина больших хлопот никому не принесли. Сразу же после завтрака москвичи уезжали из института в город, где шарились по магазинам, злачным местам… Возвращались обратно ближе к полуночи. Как говорится, в койку и спать.

Четвертый, заключительный день пребывания выдался особенным. Погода была отменной. Такой отличной погоды давно не было. До поезда оставалось ещё семь часов. Василий Петрович зашел к Лобову в тот момент, когда генерал песочил Виктора Ивановича по науськиванию Мышанова и Макеева.