Книга Виденное наяву - Семен Лунгин

Когда мы пришли в библиотеку, там готовились к читательской конференции. Предстояла встреча с писателем. Прекрасно!.. Только у нас пусть будет не писатель, а писательница, детская… А кроме того, ведь действие у нас происходит в канун Нового года, значит, и помещение должно быть соответственно оформлено. И мы представили себе: в читальном зале, украшенном разноцветными гирляндами, за столами – разновозрастный люд. Писательница увлеченно что-то рассказывает. Все со вниманием слушают. Даже библиотекарши… Отлично!.. Типичное мероприятие. Но нам показалось, что и этого мало. Библиотекаршам необходимо было найти такое занятие, от которого их уже ничто не оторвет. Нам нужно было создать ситуацию, при которой Костя смог бы подойти к стеллажам и искать там книжку стихов Тошиного деда. И тогда мы придумали – маникюр! Точно! Сюда, в библиотеку, пришла знакомая маникюрша и тут же, у бюро, расположилась со своими причиндалами и принялась обрабатывать ногти прихорашивающимся к вечеру библиотекаршам… Итак, теперь они вполне могут сказать Косте, мол, пойди поищи книжку сам. Сам!.. Что и требовалось! Мальчик мигом остается в одиночестве среди книжных полок, словно заблудившийся в лесу, без всевидящего служебного ока, наедине с книгами… И со своей совестью… Тут сразу и вступает в силу главная пружина драматического действия: как поступить? Обстоятельства благоприятствуют любому решению, и «ангельскому» и «дьявольскому». Так возникла в самом чистом виде проблема выбора, а значит, и проблема героя. Потому что от того, как он в данном случае поступит, будет ясно, что он за парень… Вот как постепенно и по антуражу и по внутренней линии Кости разработалась эта сцена. Теперь оставалось уже немногое. Войти в Костину «шкуру» и проверить на самом себе варианты его поведения, проиграть их, выбрать лучший и записать. Конец этого эпизода неожиданно получился у нас такой:

«…Костя стал осторожно опускать книжечку во внутренний карман школьного пиджачка. Книжка вошла точно, как в футляр. Костя быстро застегнулся и провел рукой по карману снаружи. Книжка была такая тоненькая, что пиджак даже не оттопырился. Костя тяжело дышал… Вдруг… резко вынул книжку из кармана и облегченно вздохнул.

– Ну что, выбрал? – свистящим шепотом спросила библиотекарша.

– Вот она, – сказал Костя громче, чем следовало.

– Тшшш. – Библиотекарша кивнула в сторону писательницы. – Срок десять дней.

– А если она потеряется? – спросил Костя.

– Нельзя терять библиотечные книги.

– А если у меня ее украдут?

– Исключим из библиотеки.

– Это хорошо, – сказал Костя.

– И стоимость удержим в десятикратном размере.

Костя перевернул книгу.

На задней странице было написано: “Цена 1 миллион 700 тысяч рублей”.

Костя даже вспотел. Он вынул платок и утер лоб.

– Какая дорогая книга, – сказал он.

Библиотекарша взглянула и рассмеялась.

– Тогда такие деньги были. По нынешнему курсу это 17 копеек.

Костя облегченно вздохнул…»

И если учесть, что младший брат Кости, Руслан, неотступно следовавший за ним весь день, сидел в это время под длинным столом, за которым вела беседу писательница, и увлеченно играл в «гонку» (маленький заводной автомобильчик пронзительно гудел и, пущенный меткой рукой, с грохотом врезался в ножки стола), то можно себе представить весь многожильный событийный жгут этого эпизода, так бесхитростно записанного в нашем плане. И авторская задача – не запутаться в многообразии сопряженных действенных линий, но разъять их поштучно, найти форму и значение для каждой и снова сплести в единое целое. Каждая следующая строчка из поэпизодного плана предусматривает такую же работу: представить в уме очередную ситуацию, просчитать ее во всех подробностях, мысленно насытить житейскими реалиями, найти для героев наиболее благоприятную среду существования и препятствия, усложняющие развитие действия. И главное, при всей самой тщательной продуманности предлагаемых обстоятельств и характеров персонажей, при самой подробной их разработке тем не менее сочинять его по Станиславскому якобы впервые, фиксируя на бумаге то, что возникает во время разыгрывания импровизированных актерских этюдов.

Количество и порядок эпизодов в завершенном сценарии часто не совпадают с поэпизодным планом. Одни эпизоды просто сокращаются за ненадобностью, другие совмещаются, пронизывая один другой. По два, а то и по три в один. И таким образом можно добиться весьма органичного соединения в едином эпизоде двух-трех сюжетных нагрузок, значительного увеличения количества содержания на единицу эпизодной территории. А это в высшей степени важно, особенно в работе над односерийными лентами. Затем выверяется ритм, проверяются линии, и часто из соображений интересности повествования или его ритмической остроты приходится переставлять эпизоды, менять их местами. А иногда совершенно неожиданно появляются и совсем новые сцены, потому что случается, что с какого-то мига герои начинают вдруг существовать вроде бы сами по себе: навязывают автору свою волю, Возьмут вдруг и сделают нечто непредположимое, не предусмотренное первоначальным поэпизодным планом. Вот так в сценарии «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» пришел финал.

Костя Иночкин, которого начальник лагеря тов. Дынин в наказание отослал домой, остался в лагере, потому что не хотел огорчать свою бабушку. И ребята из отряда Иночкина окружили его вниманием и заботой, тайно кормили его, поили и даже скрытно водили в уборную. В сценарии происходило довольно много достаточно смешных событий, а в конце, как и положено в комедии, все стремительно и благополучно разрешалось.

И кончить сценарий предполагалось так:

«– Куда же вы, товарищи? – растерянно говорил Дынин, подскакивая с тортом в руках то к одному, то к другому. – Сейчас же не время купаться!..

Но все отмахивались от него и бежали дальше.

– Я же хотел как лучше, – говорил Дынин, – чтобы дети отдыхали, поправлялись, чтобы дисциплина была…

Но никто его не слушал – все умчались к реке. Слышно было, как они плещутся там и хохочут.

Обессилевший Дынин с тортом в руках остался один на торжественной линейке, окруженный гипсовыми пионерами.

– Как же это, товарищи?..

А река уже кипела. Купальщиков становилось все больше и больше».

Так заканчивался сценарий. Вполне жизнеутверждающе и многолюдно, как и должно было, на наш взгляд, кончать комедии такого рода. Финал нам нравился, и мы, написав то, что вы только что прочитали, с облегчением и в хорошем настроении поставили точку, а я, по установившейся традиции суеверного толка, нарисовал внизу нехитрую виньетку. Мы захлопнули папку, завязали ее, но обычное возбужденное чувство финала не приходило. Что-то угнетало и нусиновскую и мою душу.

– А где Костя?

– Купается.

– А где бабушка?

– Тоже, наверно, купается.

– А это эстетично?