Книга Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950-1350 гг. - Роберт Бартлетт

Понятно, что тот иной город становился тем более известен, чем лучшего «качества» были его вольности. Арагонский город Хака был тому примером, ив 1187 году Альфонс II Арагонский горделиво провозгласил: «Я знаю, что люди в Кастилии, Наварре и других землях привыкли приезжать в Хаку, чтобы изучать здешние обычаи и свободы и затем их перенимать». Однако подобное восхищение не всегда означало отсутствие критического взгляда, и примеров модификации и усовершенствования существующих кодексов тоже можно найти немало. Когда в 1261 году герцоги Силезии пожаловали Вроцлаву законы Магдебурга, они внесли в них ряд усовершенствований, в том числе уменьшили наполовину суммы штрафов, налагаемых судом. Подобные модификации создавали внутри крупных типов правовых систем множество подсистем, и толкование взаимоотношений между ними превратилось практически в самостоятельную научную дисциплину. В частности, немецкая историческая школа изучает семейства сводов городских законов методами классификационной системы Линнея.

Некоторые города служили для других не просто моделью для воспроизведения, но и осуществляли постоянный законодательный контроль за «дочками». Например, городской совет Магдебурга (Schoffen, scabini) издавал регламентирующие инструкции для множества городов, членов обширной «Магдебургской семьи», которые раскинулись далеко на восток и на юг. В 1324 году они направляли в свой дочерний чешский город Литомержице письма, в которых отвечали на запросы, полученные от тамошних судьи, присяжных и членов совета, и давали рекомендации по таким разным предметам, как условия мирного договора между Литомержице и его недружественным соседом Усти (Аушиг), детали судебной процедуры и пределы юрисдикции, наказания за правонарушения; определяли порядок наследования и даже давали советы торговцам мануфактурой, как резать ткань. Таким образом осуществлялась верховная или надзорная юрисдикция, точно так же, как сам Литомержице применял Магдебургское право к многочисленным дочерним городам в своем регионе. Аналогичную роль для немецких торговых городов в Прибалтике исполнял Любек. Консулы Любека издали свыше 3 тысяч апелляционных и разъяснительных документов, и это лишь небольшая часть оригинального материала. Сходные правовые модели можно обнаружить и в Испании, где, например, в 1322 году Альфонс XI Кастильский повторно подтвердил апелляционную юрисдикцию Логроньо над «всеми местами, в которых действует закон Логроньо».

Такая трансрегиональная система городской судебной иерархии не всегда была по душе князьям, которые могли усмотреть в самом факте существования альтернативного и стороннего центра отправления правосудия угрозу собственному могуществу, и некоторые правители предпринимали попытки нарушить целостность этой системы. В 1286 году герцоги Ополе (Оппельна) распорядились, чтобы

«Все и каждый, кто селится в наших владениях по фламандскому закону, в случае если в отношении закона возникают сомнения, не должны искать никаких сведений о том законе за пределами нашей земли, а в пределах наших владений — нигде кроме как в городе Раци буже (Ратибор), невзирая ни на какие привилегии городов и деревень, которые могут на первый взгляд противоречить настоящему указу. Также отныне не должен означенный город Ратибор иметь какое-либо касательство, будь то от своего имени или от чужого, к любому населенному пункту извне, но должен решать все дела, кои возникают там или по обычаю приносятся туда на рассмотрение, на месте, со страхом Господа, как велит их вера, и никакие апелляции не следует адресовать ни нам, ни в любые другие места».

Целью герцогского указа было свести судебно-правовые отношения поселенцев к фламандскому праву с высшей инстанцией в городе Ратиборе, одному из главных в герцогстве. Эго означало бы действие на всей подвластной им территории единой судебно-правовой иерархии, с отсечением какого бы то ни было влияния внешних авторитетов. Здесь мы имеем классический пример той замкнутой и однородной судебно-законодательной системы, к какой стремится всякое суверенное государство. Однако в XIII веке и позднее это стремление имело мощную альтернативу в лице международной сети городов. Распространение единых судебно-правовых норм от родительских городов к дочерним по торговым путям и дорогам переселенцев шло более активно, нежели внутри узких границ монархических владений.

Города были нужны князьям как источник благосостояния, но в их вольности была заключена и своя опасность — они могли выйти из подчинения. Особый акцент на независимости города, характерный для закона Любека, пробуждал в некоторых правителях определенное недоверие, и, например, Тевтонские рыцари отвергли применение этого закона в своих землях, отдав предпочтение собственному, менее независимому кодексу — Хелминскому. Данциг и Мемель (Клайпеда), где вначале применялось право Любека, были принуждены отказаться от него под давлением Тевтонского ордена. Однако лишь к Позднему Средневековью наступление князей на городскую автономию приняло массированный и действенный характер. Между концом XV и серединой XVII веков апелляционной юрисдикции Любека был положен конец, поскольку окрестные города в судебно-правовом плане объединились с территориями соседних правителей либо оказались в непосредственной юрисдикции своих номинальных господ. И все же в эпоху Высокого Средневековья больше, чем в наложении каких-либо ограничений на города, князья были заинтересованы в их развитии, даже если это развитие шло на основе заимствования каких-то моделей извне.

Сеть межгородских контактов — будь то торговые связи, семейные узы или судебно-правовое соподчинение — имела сердцевиной ключевые районы центральной части Западной Европы и в географическом плане расходилась от центра к периферии. Раньше всего городских вольностей добились области вокруг Рейна, причем в самом полном и известном виде — в Юи-на-Маасе. Во всех других областях города стали брать за образец модель Лотарингии и Рейнской области. Лучи этого влияния расходятся радиально во всех направлениях — от Нормандии до Англии, Уэльса и Ирландии, от Вестфалии — через Гольштейн в Эстонию, от Новой Кастилии — в Андалусию. Шотландское городское право изначально происходило от законов Ньюкасла-на-Тайне, а в Богемии первые городские конституции были созданы на базе саксонских моделей.

Аналогичная картина характеризует и распространение в языке связанной с городской жизнью лексики. Само слово «бюргер» (от латинского burqensis), которое, по-видимому, ведет начало из тех времен, служило обозначением человека, который получил новый юридический статус полноправного члена городской общины со всеми правами инкорпорированного города. Зародившись в центре Западной Европы, это слово распространилось на периферию. Впервые термин употребляется в XI веке в Лотарингии, Северной Франции и Фландрии. Слово burqenses встречается в хартии города Юи 1066 года. На Британских островах это слово фигурирует в Книге Страшного суда 1086 года для Англии и Рудлана в Уэльсе, в Шотландии — в первой половине XII века и в Ирландии — в 70-х годах XII века. Здесь мы встречаем его в хартии Генриха II в отношении Дублина. Это слово распространилось и в славянских областях Европы, причем в документах Богемии оно впервые появляется в 1233 году. Имея германо-латинское происхождение, слово «бюргер» и его производные получают широкое распространение повсюду, где развивается средневековая экспансия: греческий текст «Морейской Хроники» использует термин bourgeses, в Румынии горожан называют burqar или pirgar — от Burger, а в Уэльсе новые жители городов из числа переселенцев именуются bwrdais. Латинизированный вариант немецкой лексики, относящейся к правовому статусу городов и их граждан, оказался воспринят носителями кельтских, славянских и других языков благодаря тому, что формализованная модель города как такового (с определенными правовыми особенностями) была привнесена сюда из романо-германского мира.