Книга Искусство оскорблять - Александр Невзоров

Для мироздания же нет ни «маленького», ни «большого». Есть равноправные и равнозначимые физические величины. Роль каждой из них одинаково существенна.

Более того, как мы знаем, существует всевластная симметрия.

Она, конечно, «мерцающая», но все же симметрия, что хорошо заметно на примере сильного ядерного взаимодействия, симметричности молекул, кристаллов, организмов, а так же теории поля.

(Теорию суперсимметрии Бозе-Ферми о симметричной связке бозонов-фермионов мы не принимаем в рассчет, как спорную)

Но если симметрия существует, то нет никакой логической возможности останавливаться на «мелкости» кванта.

Да, с точки зрения человека, эта частица невелика. Но она, несомненно, состоит из еще более мелких фрагментов. Те, в свою очередь, вновь тоже дробимы и делимы. И так до непредставимой бесконечности.

Поясню.

Ведь, если существует симметрия (пусть и мерцающая), а также такие «сверхкрупные» структуры, как галактики, то им должна быть противопоставлены и «сверхмелкие», по сравнению с которыми бозоны покажутся слонами.

Например:

В 2004 году была обнаружена гигантская пустота, имеющая в поперечнике около миллиарда световых лет. Она, несомненно, является обособленной космической структурой, о чем говорит ее температура (на 30–45 % холоднее остального космоса).

Понятно, до какой степени она, выражаясь нашим языком, непредставимо огромна. А по правилам симметрии ей должна быть противопоставлена и частица, «мелкость» которой для нас также невообразима, как и «крупность» вышеупомянутой «пустоты».

Для ее обозначения нет ни слов, ни понятий. А небольшие возможности языка устанавливают, увы, и весьма узкие границы понимания.

На этом простом примере мы видим, что кванты утратили статус «последней остановки» деления физической материи. Исходя даже из одного этого, возлагать на них ответственность за развитие вселенной, как минимум, некорректно.

Чуть позже возникло понятие «декогерентность». Без претензий на художественность оно попыталось обозначить отношения субатомных частиц, живущих вне нашей привычной логики с логичными и «законопослушными» объектами классической физики.

Этот скромный, несовершенный, но очень корректный термин окончательно похоронил и «кота», и образ homo — «повелителя квантов».

Зафиксировав «схлопывание» этой милой гипотезы, мы возвращаемся я в девятнадцатое столетие на поле первой грандиозной баталии меж естествознанием и метафизикой.

Парадоксально, но на метафизическую (креационистскую) идею прямо или косвенно «работали» практически все крупнейшие открытия XIX века.

И в первую очередь — теория Дарвина.

Как мы помним, первая реакция на нее была весьма болезненной.

Знаменитый обморок леди Брюстер и драма бывшего капитана «Бигля» Р. Фицроя стали символами того искреннего ужаса, который пришлось пережить просвещенной публике при первом знакомстве с теорией эволюции.

Утонченную викторианку Брюстер, упавшую в обморок на известных дебатах в Оксфорде, конечно же, вернули к жизни. Но душевная рана, причиненная ей мыслью о ее родстве с животными, убила в леди (по выражению светской хроники) «все человеческое». Сперва она из любопытства отдалась индусу-носильщику, а затем перестала ездить в оперу.

Фицрой, хотя и чувствовал личную вину за «Происхождение видов», но на такие крайности, как Брюстер, был не был способен. Он просто покончил с собой.

Так (вкратце) выглядела общественная реакция.

Жречество того времени — епископы Уилберфорс, Меннинг, Уайзмен, а также аббат Амар и ученые священники Гладстон и Бергон решили принять бой и отстаивать достоинство человека, униженного теорией эволюции.

Для борьбы со «скотской философией» (т. е. теорией Дарвина) была основана целая «Академия», собравшая под свои знамена самых титулованных теологов и профессоров Англии, Германии и Франции.

«Наступило время, когда церковь должна решительно вступить на борьбу с движением, угрожающим уничтожить остатки христианской веры в Англии»

«Эти бесчестные учения находят себе единственную поддержку в наиболее отвратительных страстях. Их отец — гордость, их мать — непристойность, их отпрыски — революции. Из ада они приходят и в ад возвращаются, захватив с собой всех тех, кто не стыдится быть их провозвестником». (еп. Уайзмен)

Профессор Людгардт (универс. Лейпцига) вынес вердикт — «Идея творения принадлежит религии и естествознанию здесь делать нечего.»

Трудно сказать, кто травил Дарвина с большим азартом: жрецы или ученый мир.

Напомним, что против эволюционной идеи поднялись такие титаны науки, как Лайель, Вирхов, Агассис, Оуэн, Джемс, Бозиццио, Седжвик, Бэр. Шествие этих великанов, снисходительно топчущих дарвинизм, конечно же, сопровождалось и толпами научных гномов, требовавших «разоблачить проходимца, напялившего маску ученого». (Это они о Дарвине)

Подключилась пресса.

Газеты и журналы резюмировали мнение академического мира о теории эволюции: «Крайне необоснованная гипотеза», полная «неверных предпосылок, поверхностных исследований и путанных рассуждений».

Сам Дарвин в большинстве публикаций представлялся как «поверхностный и необразованный человек, обиженный на мир из-за своей болезни».

А затем случилось то, что и должно было случиться.

Первый испуг прошел и стало очевидно, что сам по себе дарвинизм никакой опасности для религиозной веры и устоев общества не представляет. Да, он отчасти противоречит буквальному пониманию Пятикнижия, но буквальной трактовкой можно и пожертвовать, как это сделали когда-то отцы церкви, признав generatio spontanea.

Сегодня мы видим итог: теория эволюция «захвачена неприятелем».

По ее скрижалям комфортно прогуливаются граждане в сутанах, фрейдисты, креационисты, оккультисты и т. д.

К ней благосклонен католический Ватикан, в специальной энциклике папы Пия XII “Humani generis” признавший ее возможную правоту.

(В 1996 году позиция католиков была вновь подтверждена папой Иоанном-Павлом).

Эволюцию снисходительно треплют по щечкам православные фундаменталисты, шаманы, раввины и экстрасенсы.

И для религий, и для метафизики в дарвинизме уже нет никакой проблемы.

Он проглочен, переварен и включен ими в их «обмен веществ».

Это случилось потому, что дарвиновская теория, вырванная из контекста «пяти теорий», абсолютно беззащитна и беспомощна.

Будучи всего лишь малым фрагментом грандиозной картины, «оставшись одна», теория легко может быть вмонтирована в любую, в том числе и метафизическую конструкцию.

Но это еще не все.

У теории эволюции есть и еще одно слабое место, делающее ее безвредной для «бога».