Книга Гений зла Гитлер - Борис Тененбаум

Но как раз в это время Томас Манн опубликовал эссе о Гитлере, и сказал он там вот что:

«…этот парень – катастрофа».

II

В мемуарах А. Шпеера есть интересный эпизод – Гитлер говорит, что ему не следует жениться. Это важно по многим причинам, и одна из них состоит в том, что он не вечен. И может случиться так, что когда-нибудь его сына будут выдвигать на роль вождя. А ведь известно, что дети выдающихся людей мало чего стоят, – достаточно вспомнить сына Гёте – он был полным ничтожеством…

Примем во внимание, что к этому времени женщины уже, как правило, не приглашаются на частные вечера в резиденции фюрера, что Ева Браун уже входит в его свиту, но не смеет показываться на людях в присутствии супругов Герингов, ибо они – законно женатая пара, и получается, что фюрер проговаривается о чем-то неявном и сильно подавленном…

Это интересно, но, как мы знаем, и в дневниках Томаса Манна по случаю его 50-летия есть интересная запись. Он обзавелся собственным выездом с шофером – и делает пометку: «…как Гёте».

Похоже, и у Адольфа Гитлера, и у Томаса Манна было нечто общее. И если мы назовем это нечто осознанием собственной «гениальности на немецкий лад», мы, наверное, не слишком ошибемся.

Томас Манн определенно думал в этом направлении – его эссе называлось «Братец».

И не просто так – Манн пишет о Гитлере как о своего рода художнике. Он говорит, что как бы ни был мерзостен объект, следить за его судьбой и характером интересно.

Потому что «затаенная обида, гноящаяся где-то глубоко мстительность никчемного, невыносимого… человека, патологически не способного ни к какой работе… обитателя ночлежек и отвергнутого, безнадежно обойденного жизнью третьесортного художника» вдруг оказалась соединенной с горькой обидой «побежденного народа, не сумевшего сделать выводы из своего поражения».

О, это оказалось мощнейшим источником энергии – и в силу удивительного стечения обстоятельств энергия эта сфокусировалась в одном человеке, который и стал ее резонатором, ее микрофоном и усилителем, сосудом гнева и обиды.

И Манн разводит руками – как же жалок этот сосуд!

Обычный, дюжинный человек и даже хуже и меньше, чем дюжинный:

«Никогда ничему не учившийся, не владеющий никакими навыками и немощный физически, не умеющий ничего из того, что делают мужчины, – ни ездить верхом, ни управлять автомобилем, ни даже сделать ребенка».

Но у него есть один дар – красноречие.

По мнению Манна, оно оскорбительно вульгарно, насыщено истерикой и дешевым комедиантством, но одна и та же чушь, непрерывно выкрикиваемая и обращающаяся не к разуму, а к эмоциям толпы, – все это теперь становится уже не национально-немецким, но европейским фактором.

И этот «некогда унылый бездельник» теперь намерен захватить Европу, а там, глядишь, замахнется и на весь мир.

И Манн в связи с Гитлером поминает Зигмунда Фрейда, жившего в Вене, как это и водится у Манна, не называя имен:

«Подозреваю, что ярость, с какой он устремился к известной столице, была в действительности направлена против проживавшего там старого аналитика, его истинного врага – философа и разоблачителя неврозов, все знающего и все очень точно сказавшего даже о «гении»…»

Ибо безумие, соединенное с рассудительностью, может быть гением.

И согласно Манну, даже «мечтатель» самого низкого пошиба, лицемерный садист и бесчеловечный лжец тоже может быть гением, раз уж в нем воплотился дух его времени.

Нашему времени, пишет Томас Манн, удалось многое обезобразить: и веру, и юность, и революцию, и национальную идею… И вот теперь у нас есть возможность «быть современниками гения» – и на таком мерзостном уровне.

Что сказать?

«Судьба подарила нам карикатуру на великого человека».

III

Есть такое понятие в теории самоорганизации – точка бифуркации.

Это такое пограничное, критическое состояние сложной системы, при котором она становится неустойчивой. Возникает неопределенность: станет ли состояние системы хаотическим или она перейдет на новый, более дифференцированный и высокий уровень упорядоченности.

Тут имеет место непредсказуемость. Точка бифуркации имеет несколько веток устойчивых режимов работы, но куда пойдет развитие, заранее предсказать невозможно.

Согласно справочнику:

«Точка бифуркации носит кратковременный характер и разделяет более длительные устойчивые режимы системы…»

Германия конца 1938 года, несомненно, была сложной системой, и предсказать, куда она повернется, было действительно невозможно.

Могло быть несколько вариантов развития. Англия совершенно серьезно предлагала Германии деэскалацию. Производство вооружений достигло такого размаха, что остановить его было трудно, но у англичан имелись некоторые резервы. Германия в 1938 году пустила на военное производство добрую треть своей экономики, но у нее не хватало сырья, и ее золотовалютные запасы составляли только 1 % от мировых по сравнению с 11 %, имевшимися у Великобритании [2].

И после подписанных в Мюнхене соглашений Чемберлен предлагал Германии значительные валютные займы на самых льготных условиях – если только деньги пойдут на переоснащение германской промышленности и переключение ее на производство мирного времени.

За Рейхом признавалось право на экономическую экспансию на восток, в Польшу, Чехословакию, Венгрию, Румынию, в страны Прибалтики и Скандинавии – это вытекало просто из ее географического положения.

Разумеется, были и внеевропейские факторы. Скажем, США. Несмотря на все еще продолжающуюся депрессию, Америка начинала выбираться из своих проблем, и она все еще располагала и огромным экономическим потенциалом, и золотовалютными запасами в 54 % от мировых. И был Советский Союз, словно стеной отгородившийся от «буржуазного мира» и уже в силу этого представлявший собой нечто неизвестное.

Тем не менее европейский мир в 1938 году выглядел вполне вероятным сценарием.

Но можно было пойти и другим путем. Гитлер был очень недоволен соглашением в Мюнхене и страшно зол на Геринга, советовавшего ему согласиться и «без риска взять часть Чехословакии» вместо того, чтобы рискнуть – и забрать все.

Он совершенно не собирался сворачивать программу вооружений – напротив, по его мнению, ее следовало усилить. Отсутствие ресурсов для этого, тем не менее, было фактом. Ялмар Шахт обратил внимание фюрера на то, что необходим импорт. Даже при рационировании жиров и некоторых других видов продовольствия на оружие тратится так много, что Рейхсбанку угрожает банкротство.

Гитлер выгнал Шахта с его последней официальной должности президента Рейхсбанка, но даже это не помогло, и в январе 1939 года ему пришлось распорядиться о снижении военных расходов. Разумеется, сделать это рывком было физически невозможно.