Книга Отель на перекрестке радости и горечи - Джейми Форд

У кровати стоял проигрыватель компакт-дисков. Генри подкрутил влево ручку громкости и включил звук. Вкрадчивая джазовая мелодия Флойда Стэндифера полилась в тишине струйкой песка в песочных часах. Утекали секунды.

Генри погладил друга по руке, стараясь не задеть капельницу, и увидел следы от уколов, настоящую карту состояния Шелдона.

Веки Шелдона дрогнули, подбородок дернулся, глаза уставились на Генри.

«Все слишком хорошо знакомо, — подумал Генри. — Сначала — столько лет с Этель, теперь — старый друг. Слишком рано, хоть жизнь и длинная. Все уходят слишком рано».

В глазах Шелдона было замешательство. Он смотрел рассеянно, будто не понимал, где он и как сюда попал.

— Домой… пора домой. — снова и снова повторял он, тихо, почти жалобно.

— Здесь сейчас твой дом. И жена твоя. Минни, вот-вот вернется, приведет родных.

Минни, вторую жену Шелдона, Генри знал много лет, но дома у них бывал не так часто, как хотелось бы.

— Генри… уладь…

— Что уладить?

Генри чувствовал странную благодарность — тем тяжким последним неделям с Этель. Они научили его разговаривать с умирающими. Он заметил, что взгляд Шелдона прикован к осколкам старой виниловой пластинки.

— Ты про пластинку? Хочешь, чтобы я починил пластинку Оскара Холдена?

Шелдон закрыл глаза и погрузился в глубокий сон — столь внезапный переход возможен лишь у тех, кто находится на грани жизни и смерти. Дышал он шумно, с натугой. И так же внезапно очнулся. Взгляд теперь был ясный, совершенно осмысленный.

— Генри…

— Я здесь…

— Что ты тут делаешь? Уже воскресенье?

— Нет. — Генри улыбнулся ему. — Нет, не воскресенье.

— Жаль. Не к добру эти гости среди недели. Пришло время для последнего концерта, да, Генри?

Шелдон зашелся в кашле. Генри долго смотрел на друга. Даже в двух шагах от смерти, даже сотрясаемый спазмами, Шелдон умудрился сохранить достоинство. Потом перевел взгляд на передвижную тумбочку у кровати, где, прислоненный к лампе, стоял конверт с половинками пластинки.

— Ты просил меня что-то уладить. Ты про разбитую пластинку? Думаешь, ее сумеют восстановить?..

Генри не был уверен, помнит ли Шелдон, о чем они говорили всего пару минут назад.

— Пора все уладить, Генри. Не о пластинке речь. Если ее можно склеить, чтоб зазвучала музыка, то валяй. Но я не про пластинку, Генри.

Шелдон схватил Генри за руку. В иссохших черных пальцах до сих пор чувствовалась сила.

— Мы оба… — Шелдон помолчал, переводя дух. — Мы оба знаем, почему ты всю жизнь искал эту старую пластинку. Всегда знали. — Дыхание его замедлилось. — Уладь… — с трудом выговорил Шелдон и погрузился в сон, и слова его потонули в тихом шипении кислорода.

50

Билеты 1986

В музыкальном магазинчике Бада пахло ванильным табаком — любимый сорт хозяина; сам Бад, с трубкой в зубах, читал залитый кофе номер «Сиэтл уикли». Бад кивнул Генри из-за газеты, едва не выронив изо рта трубку; с бритьем он, как всегда, припозднился дня на три. Негромкий женский голос выводил приятную старую мелодию. Хелен Хьюмс? Тридцатые? Генри точно не знал.

Под мышкой у Генри был коричневый бумажный пакет, а в нем — разбитая пластинка Оскара Холдена. Генри много лет искал ее у Бада, заходил к нему бессчетное число раз. Стыдно было, конечно, уносить пластинку из палаты Шелдона, но его старый друг спал, а когда приходил в себя, мысли его все сильнее путались. Молчаливые светлые минуты перемежались бредом — вроде бессвязных речей о том, что нужно «уладить». Починить пластинку? Уладить жизнь Генри? Неизвестно.

Как бы то ни было, Генри мечтал услышать мелодию, записанную на двух осколках винила, — и дать послушать Шелдону еще хоть раз. Генри ничего не знал о ремонте старых пластинок, но Бад проработал здесь целую вечность. Если кто-то и мог подсказать, то, конечно же, Бад.

Генри подошел к прилавку, положил пакет на разбитую стеклянную витрину, рядом со старыми нотами и хрупкими виниловыми и восковыми дисками.

Бад зашуршал газетой.

— Пришли что-то вернуть, Генри?

Генри лишь улыбнулся, вслушиваясь в замирающие звуки песни. Ему всегда был по душе суровый мужской вокал, но порой напевный, пропитанный бренди женский голос лишал его сна на всю ночь.

— Что-то случилось, Генри?

— Принес кое-что показать.

Бад выбил трубку.

— Сдается мне, тут не обошлось без старого разоренного отеля на Мэйн-стрит.

Генри выудил из пакета пластинку, все в том же бумажном конверте, ощутил ее тяжесть. Сквозь прорезь в конверте виднелась наклейка. Пожелтевшая, с выцветшими буквами. «Оскар Холден и Полуночники».

Сонные глаза Бада широко раскрылись, а изрезанный горькими морщинами лоб разгладился, как наполненный ветром парус. Бад растерянно улыбнулся, взглянул на Генри, потом опять на пластинку, будто спрашивая: «Можно потрогать?»

Генри кивнул:

— Берите, не подделка.

— Вы нашли ее там? Никогда не переставали искать?

Никогда. И знал, что в конце концов найдет.

— Она ждала там все эти годы.

Генри достал пластинку, и две половинки, скрепленные лишь этикеткой, провисли.

— Нет, только не это! Дразнить меня вздумали, Генри? Неужто разбита?

Генри кивнул и виновато пожал плечами.

— Я подумал, может, вы сумеете мне помочь. Я ищу, где ее можно восстановить.

Бад посмотрел на него так, будто выиграл в лотерею миллион, но выигрыш выплатят не настоящими деньгами, а нарисованными. Забавно, но что толку?

— Не будь она совсем разбита, можно было бы отнести ее в студию, музыку считали бы лазером. Обычной иглой к ней не прикоснулись бы, даже алмазной, чтобы, не дай бог, не поцарапать. Воспроизвели бы все до тонкостей и сохранили в цифровом виде. — Бад почесал затылок, морщины вновь избороздили лоб. — А с разбитой пластинкой ничего не сделаешь, Генри. Разбилась — пиши пропало.

— А склеить как-нибудь?..

— Не получится, Генри. Ей уже не заиграть, не зазвучать по-старому. В руки ее взять, конечно, приятно, но место ей где-нибудь в музее. Кусочек истории, что ни говори. Тем более даже знатокам не было точно известно, существовала ли она.

В глубине души Генри знал это. Не все на свете можно склеить. Не все можно уладить. Из осколков уже не собрать целого. Но лучше осколки, чем ничего.

Генри шел домой. Больше двух миль: вдоль Саут-Кинг, оттуда — на Бикон-Хилл, а там и до Международного района рукой подать. Гораздо проще было бы доехать на машине, даже несмотря на оживленное движение, но Генри хотелось прогуляться пешком. Все свое детство он прочесывал окрестности, а теперь с каждым шагом воскрешал в памяти старый квартал. Перейдя на Саут-Джексон, он оглядел здания, где когда-то ютились клубы «Убанги», «Кресло-качалка» и сам «Черный лось». Зажав под мышкой разбитую пластинку, глядя на безликие фасады банка «Си-Ферст» и турагентства «Олл-Вест-Трэвел», он силился припомнить мелодию, что когда-то без конца проигрывал в голове.