Книга Невидимая смерть - Евгений Федоровский

Шло время. Саша с отличием переходил из класса в класс, взрослел. И однажды случилось то, о чем он мечтал и чего страшился. Теодор Валентинович забыл какую-то книгу, которую хотел показать классу, попросил Сашу сбегать за ней. Он застал Ингу одну. Получилось как при помешательстве. Оказывается, девушка тоже любила его… Когда он вернулся с книгой, учитель выразительно посмотрел на часы. «Мы долго не могли ее найти», – пробормотал Саша, краснея от стыда. Впервые он так бессовестно лгал.

С того все и началось. Через два месяца Инга сказала, что забеременела. Аборт в Германии запрещался, частный врач стоил огромных денег. Потрясенный не менее Саши Теодор Валентинович ничем помочь не мог, он сам жил на умеренное жалованье, в гневе намеревался расстаться с Ингой, для которой потеря дома означала верную гибель. Она бы не нашла работы. В мире уже наступал кризис, останавливались предприятия, начиналась безработица. К отцу обращаться не имело смысла. У него тоже не было накоплений, притом ему грозили немедленная высылка и арест.

Теодор Валентинович просил помощи у коллег. Они приходили, подолгу разговаривали с «пострадавшим» и уходили, убеждаясь в несостоятельности молодого человека когда-нибудь вернуть долг. Смилостивился один лысеющий толстячок. Ему стало жаль молодого русского, загнанного в угол, близкого к самоубийству. Но прежде, чем дать денег, он потребовал подписать какие-то бумаги. Обессиленный от страданий Саша не понял, о чем там писалось, усвоил лишь слова, которые произнес толстяк, когда засовывал бумаги обратно в портфель:

– Не уважай я Теодора Валентиновича, пальцем бы не шевельнул ради такого пакостника. Отныне слушайтесь его больше, чем папу с мамой. И не дай бог…

Теперь помимо уроков Теодор Валентинович стал заниматься с ним другими вещами. Бесконечно ему благодарный, Саша впитывал его рассуждения о путях Германии, перспективном движении нацистов, к которым переходили многие молодые коммунисты, о духовном родстве немецкого и русского народов. Потом стал выполнять мелкие поручения, рассказывал, о чем говорят сверстники, что слышно в русской колонии о тех или иных событиях в России, кто из старших, по его мнению, работает на ГПУ. Учитель понемногу ссужал деньгами, получая расписки, иногда тактично исчезал, оставляя его с Ингой одних. Девушка шептала о том, что они непременно станут мужем и женой, купят дом, нарожают детей, отец сделает все для их счастья. А пока надо делать то, о чем отец просил, – учиться, приобретать надежную специальность, делать карьеру. В этом ничего предосудительного не было. Теодор Валентинович также обучал будущего зятя способам переписки, умению наблюдать, делать выводы, кратко их формулировать. Назвал адрес в России, куда ему следовало писать, чтобы конверты не вскрывались на международной почте, а доходили до Теодора Валентиновича целыми. Наконец перед самым отъездом Сашиной семьи в Россию объявил, что все посланцы от его имени заслуживают полного доверия в том случае, если при знакомстве будто бы машинально перепутают имя с отчеством, назовут его «Валентином Теодоровичем», а не наоборот. Саша должен был извещать о своих делах не реже одного раза в полгода.

Да, так уж получилось, что любимый учитель в русской колонии стал Мефистофелем, которому он заложил душу. По приезде домой мать разошлась с отцом, вышла замуж за давнюю любовь… Отчимом объявился Михалев, он и дал приемышу свою фамилию.

Наверное, можно было в тот момент исчезнуть из поля зрения Теодора Валентиновича, знай он, как сложится жизнь дальше. Но он помнил Ингу, он хотел служить второй родине, с которой связывал много высоких замыслов, и исправно сообщал, какие изменения произошли в семье, под какой фамилией поступил в военно-инженерное училище, а потом, как отличник, был принят без экзаменов в академию. В Германии тоже происходили крутые перемены: нацисты пришли к власти, рождалась новая народная армия – вермахт, воссоединялись немецкие земли – Рейнская зона, Австрия, Судеты… Только с Теодором Валентиновичем ничего не происходило. В письмах был он по-прежнему доброжелателен, скуп на похвалы и подарки. Правда, один раз прислал часы фирмы «Павел Буре» с браслетом, в другой – «лейку» с набором цейссовской оптики. Передавал их с множеством осторожностей какой-то гражданин незапоминающейся внешности, в сумерках, в неосвещенном месте.

После того как он закончил академию и начал службу в 8-й армии, Теодора Валентиновича стали интересовать военные вопросы. По ним можно было судить, что в таких сведениях нуждалась разведка вермахта – абвер. Александр Александрович писал обо всем, что знал по долгу службы. Кроме того, в нем пробудилась творческая жилка, сказались гены родного отца – он начал изобретать. Механический миновзрыватель со свинцовыми гирями, который сделал в армейских мастерских под началом полковника Шурыгина, мог бы пойти на вооружение, если бы не встал поперек пути этот самый Клевцов. С тех пор он возненавидел конструктора-выскочку и где мог трепал тому нервы, не давал дороги тралам.

В начале войны связь с Теодором Валентиновичем прекратилась. Михалев утешал себя мыслью, что немцам сейчас не до него. Они были уверены в победе и в нем не нуждались. Но постепенно он начал осознавать, что скоро вспомнят. На фронте они уже столкнулись с новой русской техникой, им потребуются источники.

Он заметался. Как скрыться от них? Проситься на фронт? Там могут убить. Сменить квартиру? У него удобная большая комната в хорошем доме, не так далеко от работы. Заинтересуются причинами. Были бы жена, дети. Но он оставался холостяком, храня верность Инге. Дома он вздрагивал при каждом телефонном звонке, однако звонили ему редко и только по служебным делам, друзей не было, кроме разве что Шоршнева из инженерной академии. Хотя и с другими он старался поддерживать приятельские отношения, не отказывался от вечеринок, случайных связей с женщинами, выпивок вскладчину и прочих маленьких радостей сложного тылового быта.

По правде говоря, Шоршнев отталкивал своей наглой агрессивностью, всезнайством, самоуверенностью, однако тот ненавидел Клевцова так же, как он. К тому же Семен Ильич был в курсе многих дел в инженерной академии и кое-что выбалтывал, когда Михалев с водкой приходил к нему в гости, и они, отослав хлебосольную жену и троих детей в комнату, запирались на кухне.

Так было и в тот вечер.

– Теперь-то мы выпустили немцам кишки! – вскрикивал осоловевший Шоршнев, пытаясь подцепить вилкой скользкий груздь. – Черчилль назвал Сталинград «шарниром судьбы», дверь открылась не в ту сторону, куда хотел Гитлер. Интересно, что скажет этот старый барабан о Курской дуге?

– Я вспоминаю Верден. Тогда французы и немцы вцепились друг в друга и бились до тех пор, пока не отшатнулись назад, обескровленные и подавленные кровавой бойней.

– Э-э, милок, тут есть существенная разница. Они откатились, как попа от попы, а наши сейчас сразу же стали наступать. Возьми того же Клевцова. Добился-таки подлец своего. Организовал не то батальон, не то полк тральщиков. А тральщики для чего? Для наступления…

– А где он сейчас?

– Черт его знает… Кажется, на Воронежском фронте.

– Адреса не знаешь?