Книга Вольный стрелок - Михаил Серегин

— Хорошо, мистер Гапоненкофф. Ваша аргументация была исчерпывающей. Если вы сочли себя ущемленным в ваших правах, то вы вольны потребовать предоставления вам возмещения морального ущерба. Вы видите, что я ценю вас как совершенно уникального делового партнера.

— Благодарю вас, это излишне. Я надеюсь, что седьмого уже все будет улажено.

— Кажется, восьмого марта у ваших женщин праздник?

— Совершенно верно. Я думаю, вы понимаете, мистер Панитаиди, что я беру на себя большую ответственность, без согласия моей модели преподнося ей такой подарочек. Конечно, предложенная вами сумма достаточно значительна, чтобы урегулировать все без ложных угрызений совести… так в большинстве своем именуют издержки преодоления некоторых этических и моральных критериев.

— Я слышал, что эти пластические операции могут давать серьезные осложнения и привести со временем к откровенному уродству?

— Подобное не исключено. Но существует двухлетняя гарантия, что ничего подобного в течение указанного срока не произойдет. Деструктивные процессы в лицевых тканях возможны, но я не думаю, что это будет интересовать вас по истечении двух лет.

— Я вас понял, мистер Гапоненкофф.

То есть окончательное разрешение вопроса — подписание контракта и сопутствующие процедуры — назначаются на седьмое?

— Да. Но вы понимаете, мистер Панитаиди, что в таком щекотливом деле, как это, и в такой стране, как Россия, ничего нельзя утверждать определенно. Думаю, что после семнадцатого августа всему миру стало понятно, что русский рынок — это как «русская рулетка», каждая попытка может стать роковой.

— Вы меня пугаете?

— Что вы! Мне это просто невыгодно.

Я хочу быть с вами до конца откровенным, вот и все.

— Я понимаю.

— Вот и прекрасно.

— А что, вы действительно считаете американок крайне непривлекательными?

— Конечно, американские мужчины иного мнения, но тот, кто всю жизнь жил в России, не может быть с ними солидарен.

— А что вы думаете о гречанках?

— Я о них вообще не думаю. Ведь я не грек, мистер Панитаиди.

— Ну хорошо.

— Одним словом, мы договорились. Надеюсь, госпожа Соловьева не будет возражать. Вы знаете, как говорят у нас в России, баба с возу — потехе час…"

* * *

— А вот последнюю фразу я хорошо понял, — сказал отец Велимир, комкая пальцами рукав ризы. — Очень остроумный человек.

Тем более что последняя фраза была сказана по-русски.

— Наташка, теперь ты до конца поняла, что это такое? — медленно спросил Влад, искоса глядя на девушку. — Ведь, если не ошибаюсь, твоя фамилия Соловьева?

Она сидела с совершенно ничего не выражающим каменным лицом и, чуть покачиваясь, смотрела в одну точку, туда, где у стены сидел Наполеон и играл с хвостом кота Тима, аморально развалившегося в немыслимой для любого нормального, то бишь средней ленивости кота, а именно на спине. Кот нисколько не протестовал против подобной беспардонности, наверное, потому, что превентивные меры были слишком утомительны для его изнеженного организма.

— Какой он у вас ленивый, — наконец сказала Наташа. Пугающе спокойно, обыкновенным, совершенно без иронии или какого бы то ни было выражения. А потом нежно улыбнулась Владу и спросила мягко и вкрадчиво:

— Ты их всех убьешь?

— Будет видно. Так ты сделаешь, как я сказал?

— Влад, если этих козлов.., если ты не разберешься с этими ублюдками, то это сделаю я сам, — произнес отец Велимир. Впрочем, какой там еще отец Велимир.., обличье священника слетело с него, как слетает риза, а под ней обнаруживается камуфляжная форма спецназа. Глаза Афанасия Фокина вспыхнули жестоким огнем гнева, как, должно быть, они сверкали в Афгане и Чечне. Впрочем, нет.., там был иной Афанасий Фокин — холодный, отлаженный до идеала, до совершенства механизм убийства. Эти несколько лет изменили его, как только это вообще возможно с такими людьми, как он и Свиридов.

— Какой добрый пастырь, — грустно сказал Владимир. — Ну что.., будет видно, что делать дальше.

В комнату тихо вошел Илья и остановился, неподвижно глядя на них. Отец Велимир посмотрел на него с явным недоумением и интересом, а потом спросил:

— А кто это тебя так?

— Они уже проходят курс лечения, — глухо ответил тот. — Кое-кто в больнице, а кое-кто и на том свете.

— Люди Лукинского?

— Ты догадлив по-прежнему, несмотря на спой священнический сан, — за Илью ответил Влад. — По-моему, они сломали ему нос.

— Ага, — ответил брат, усаживаясь рядом с Наташей. — Ну и денек был, боже мой.

— Ты вовремя вспомнил о боге, — уже несколько отойдя от приступа безудержного слепого гнева, назидательно произнес отец Велимир. — Он сумеет должным образом врачевать твои раны, сын мой. А что касается твоего носа, то я рекомендую тебе сделать маленькую операцию у доктора Русского из частной клиники «Гален». Замечательный специалист. Я как-то прибегал к его услугам, когда один нечестивый христопродавец, будучи во хмелю, посмел возложить на меня персты…

— Это когда муж твоей прихожанки, которую ты замечательно исповедовал.., очевидно, изгонял беса, да так, что она орала на всю церковь.., в общем, когда он врезал тебе твоим собственным кадилом, а потом он и трое его друзей попали в реанимацию? — саркастично спросил Влад. — Да, было дело.., как во святой обители священника обидели.

— Вот именно, — подтвердил тот, подозрительно косясь сначала на заговорившего стихами Свиридова, а потом на Наташу, которая все это время улыбалась бездумной легкой улыбкой, которая у искушенного в психологии человека вызвала бы тревогу за ее рассудок. Такого человека, как, напри-1 мер, Фокин или Свиридов.

— А этот доктор Русский.., он что, в самом деле хороший специалист? — гундосо проговорил Илья.

— Я думал, ты спросишь, в самом деле ли он русский? — ухмыльнулся святой отец. — Нет, хирург он просто великолепный. Только берет много Иван Израилевич, иудейская душа, — горестно посетовал отец Велимир. — С меня за чуть попорченную мор.., личину столько содрал, что страшно вспомнить.

— Это не проблема, — почему-то имитируя американский — именно американский, а не английский — акцент, протянул Свиридов. — Об этом позаботился господин Гапоненков. Возьми там, Илюха, из аванса, который он мне дал, сколько потребуется, и дуй заштопывать себе физиономию.

— Давай я ему звякну, — предложил отец Тук, — а то у него там запись на несколько недель вперед, а если я позвоню, то примет не сегодня-завтра.

— Звони.

Священник меланхолично вытянул из-под рясы «сотовик» «Nokia», игнорируя лежащий рядом на столике домашний телефонный аппарат, и, быстро набрав номер, после короткой паузы провещал в трубку: