Книга Нет такого слова - Денис Драгунский

– Я, конечно, не бедная девушка, всех вас купить-продать могу, но уж двадцать штук как-то слишком, даже странно!

Я говорю:

– Это, – говорю, – уникальная вещь. Ручной дизайнерский крой. Это, – говорю, – сам Дуче лично кроил, а сам Путана лично шил! Она вообще такая одна во всем мире! Смотрите, как вам идет! Ни у кого на свете такой нет и не будет!

Ну, она похмыкала, расплатилась, уехала.

Я говорю напарнику:

– Так. А вторую на помойку. А лучше в костерок. Прямо сейчас.

Он кивает.

Через неделю два джипа у дверей, такие мальчики вбегают:

– Гони, сука, двадцать штук назад! И двести двадцать – моральный ущерб, сука!

И по морде. Мне и напарнику.

Хотя надо было только ему. Потому что как дело было? Через пару дней к этой дамочке пришла уборщица, полы мыть. Точно в такой же куртке. “Где брала?” – “На Черкизовском”. – “Сколько отдала?” – “Восемьсот рублей”.

Эти крутые ребята не поленились, наняли экспертов. Одинаковые! Обе одинаковые!

А как же: напарник эту курточку отдал своей тетке, а у нее ларек на ярмарке».

Без сюжета кольцо-кольцо, выйди на крыльцо

У моей мамы почти не было украшений. У них с папой даже не было обручальных колец. Деньги были, но всякой ювелирностью мама не интересовалась.

У нее был тонкий серебряный гранатовый браслет, на замке цветок о пяти лепестках – анютин глазок. Из этого цветка она сделала колечко и уже в старости подарила его своей внучке, то есть моей дочери. Еще у нее было привезенное из-за границы золотое кольцо с аквамарином. Граненый голубой камень в узорчатой оправе. Дешевое, бутафорского вида.

Но мне это кольцо нравилось. Оно было как будто со старинных картин – там у разных сеньоров и епископов поверх перчаток были яркие перстни. Когда мне было лет пятнадцать, я стал его тайком надевать. Что-то фантазировал, наверное. Сидел в компании с важным видом, с перстнем на мизинце; ребятам нравилось, девочкам тоже. Мама однажды заметила, что я пришел из гостей в этом кольце. Посмеялась. Но сказала: «Хочешь дурака повалять – ну, валяй».

У папы был друг детства, профессор Шварц, Аркадий Леонидович. Умеренно скучный дядя, но хороший человек. Он часто приходил к нам в гости. То один, то с женой.

А однажды пришел с какой-то девицей. Сказал: «Это моя аспирантка, знакомьтесь». Ей было лет двадцать пять. И она сразу начала показывать, что она не просто аспирантка профессора, который повел ее в гости к другу-писателю. Она все время капризно говорила ему: «Шварц! Налей мне водки! Шварц! Где мои сигареты? Шварц, куда ты дел мою сумочку?» Быстро напилась, толкала Аркадия Леонидовича кулаком в живот, хохотала: «Шварц, какой ты скучный! – и манила меня пальцем. – Молодой человек, ой, забыла, как вас зовут, пойдемте покурим на лестницу?»

В общем, кошмар-позор. Профессор Шварц едва ее увел.

Родители проводили их до лифта, сохраняя некую пристойность. Потом мама сказала:

– Первый раз в жизни не смогла выговорить «приходите к нам еще».

– Еще чего! – хором сказали мы с папой.

Профессор Шварц продолжал ходить к нам в гости. То один, то с женой, как ни в чем не бывало. Ну ладно, забыли.

Но вдруг он пришел без звонка, в воскресенье. Мы как раз обедали.

Не снимая пальто, он что-то говорил маме в прихожей. Хлопнула дверь. Ушел.

Мама вернулась с глазами на лбу. В буквальном смысле.

Шварц рассказал, что эта девица его бросила. А на прощание сказала:

« Чтоб ты не огорчался. Я вообще-то жуткая дрянь. Когда мы у Драгунских были, я кольцо сперла. Вот, отдай назад ».

Мама положила кольцо на полочку в кухне.

– Нашлась твоя игрушка, – сказала мне.

Но я его больше не надевал.

Костюм и жест трудности перевода

Мой приятель рассказывал:

«Дело было в конце восьмидесятых. Мы поехали на конференцию в Нью-Йорк. Мы – это директор нашего института и целых шестеро сотрудников, я в том числе.

После заседания вечером надо возвращаться в гостиницу. Нам сказали, что это недалеко – несколько остановок на метро. Мы дошли до станции, спустились, подошли к кассе – елки-палки, билеты по доллару!

У директора института было прозвище Бобер. Короткий, толстый, почти без шеи, широкие зубы под усами торчат. Бобер говорит: “Свинство какое, футболка стоит девяносто девять центов! А на распродаже и вовсе за доллар две. Пошли пешком!”

Мы и пошли. И, конечно, заблудились. Вдруг кончились красивые дома и машины, начался разбитый асфальт, надписи на стенах. Вечереет, тусклые фонари, негры в цветных фуфайках курят у дверей разных подозрительных заведений. Все понятно: какой-то опасный квартал .

Бобер говорит: “Да, вляпались. Ну, ничего. Главное – виду не подавать. Ну-ка, в кучу, не отставать, не разбегаться, я впереди, вы за мной, прорвемся”.

Надвинул покрепче шляпу – он в шляпе был, – закурил сигаретку, руки на груди скрестил для храбрости, и вперед. Мы руки в карманы (за кошельки держимся) и за ним.

Идем плотной такой группой.

Вдруг я замечаю, что народ расступается и глаза отводит. Парни, которые у дверей курят, в эти двери ныряют. Те, что на улице за столиками сидят, опускают лица и этак с аппетитом наворачивают свои салатики. Проходим мимо бара – в окно вижу, что люди как по команде отворачиваются к стойке. Двое ребят на мотоциклах выехали из проулка, на нас поглядели – жжжихх! – и назад.

Тут сбоку темная стеклянная витрина.

Я покосился и увидел: идет такая компания. Впереди – маленький пожилой крепыш в шляпе. В черном костюме, белой рубашке и узком галстуке. Усики, сигаретка. Руки на груди. А по бокам – шестеро рослых молодых лбов. Тоже в черных костюмах, белых рубашках и узких галстуках. Руки, обратите внимание, в карманах.

Понятно, что жители опасного квартала несколько напряглись.

Но мы довольно скоро вышли на нужную улицу. Перевели дух.

И они тоже, наверное».

Не в кассу удорожание кредитов

Она честно сказала мне:

– Прости, я виновата, но я люблю другого человека.

Почему-то эти слова меня рассмешили.

Наверное, я пытался скрыть свою растертость в порошок.

– Человека? – захохотал я. – Слава богу! Я боялся, что козла. Или павиана.

Она серьезно повторила:

– Я виновата, прости меня, – но вдруг добавила: —

А может, я как раз ни в чем не виновата? Я полюбила другого, что я могу поделать? Неужели ты хочешь, чтобы я тебе лгала? И пересиливала бы себя?