Книга Монтигомо - Ястребиный коготь - Виталий Георгиевич Губарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня мучило любопытство: что Валя спрятала? И вдруг я увидел, что из-под подушки торчат две маленькие ножки в голубых туфельках.
— Валя! — удивленно вскрикнул я, осененный догадкой. — Вы играли в куклы?!
Девочки растерялись и покраснели, и я пожалел, что высказал вслух свою догадку: мне вовсе не хотелось расстраивать Валю и Нину. Потом они посмотрели друг на друга и смущенно улыбнулись.
— Вовсе не играли, — сказала, наконец, Валя и неловко вытянула куклу из-под подушки, — просто нам было скучно… Вот мы и шили ей новое платье… — Она спохватилась, как бы не заподозрили, что эта кукла принадлежит ей, и торопливо прибавила: — Вообще эта кукла ничья… То есть это очень старая кукла Нины, но она уже четыре года с ней не играет… Правда, Нина? Просто нам было скучно…
Ну хватит! — Валя снова спрятала куклу под подушку. — Ребята, знаете, о чем я хотела поговорить? О седьмом ноября!
Седьмое ноября! В моей памяти ярко вспыхнули огни этого светлого праздника, блеск иллюминации на улице Горького, лучи прожекторов, красные стяги, реющие по Москве. И кругом музыка, песни, и на всех улицах бесконечные людские потоки, которые, как реки в море, вливаются на Красную площадь. Как давно и как недавно я все это видел!
И вот теперь скоро снова наступит этот большой праздник. Но я не увижу ни иллюминации, ни демонстрантов, не услышу ни музыки, ни песен в разбитом и измученном городе, захваченном грабителями и убийцами.
Я посмотрел на товарищей и по их лицам понял, что они думают сейчас примерно то же, что и я.
— Надо, чтобы все советские люди почувствовали, что наступил праздник, — задумчиво проговорила Валя. — Я советовалась кое с кем, и мне сказали, что было бы хорошо, если бы мы написали как можно больше поздравительных писем.
— Можно мне? — сказала Нина.
— Да, — кивнула Валя.
— Я тоже советовалась с Гришей про седьмое ноября. У него, по-моему, интересный план… — говорила Нина, немного задыхаясь от волнения. — Гриша хотит наделать побольше красных флажков…
— Хочет, — тихонько поправила ее Валя.
— Гриша хочет наделать побольше красных флажков! — глотнув воздуха, повторила Нина. — И потом эти флажки повесить так, чтобы их было трудно снять. И еще написать на заборах лозунги…
— А почему не идет Гриша? — перебила ее Валя.
— Наверное, заболел, — вздохнул Саша. — Мы с ним здорово простыли, он еще в дороге кашлять начал.
— Нет, он обязательно придет, — сказала Нина. — Давайте подождем немного, пусть он сам расскажет… А то я выступать не умею.
— Что ж, можно подождать, — согласилась Валя. — А пока давайте почитаем. Хотите, ребята? Мы с Ниной читаем одну очень интересную книгу — «Тимур и его команда».
Мы охотно приняли это предложение, хотя и я и Саша, конечно, читали уже раньше эту повесть Гайдара.
Валя читала хорошо. Мне было приятно слышать ее мягкий грудной голос:
Я третью ночь не сплю. Мне чудится все то же
Движенье тайное в угрюмой тишине.
Винтовка руку жжет. Тревога сердце гложет,
Как двадцать лет назад ночами на войне.
Но если и сейчас я встречуся с тобою,
Наемных армий вражеский солдат,
То я, седой старик, готовый встану к бою,
Спокоен и суров, как двадцать лет назад.
— «Готовый встану к бою, спокоен и суров», — повторила Валя, поднимая от книги глаза. Внезапно она умолкла и прислушалась. — Кажется, стучат…
Кто-то действительно стучал в наружную дверь негромко и торопливо. Нина вскочила, но старик Воронков уже щелкал в сенях задвижкой.
В комнату быстро вошла, почти вбежала девушка. Я никогда не видел ее до этого, но, вероятно, потому, что она была такая же смуглая лицом, как Нина, и было в ней еще что-то очень напоминающее Нину, я сразу решил, что это ее сестра. Так оно и было. Как я потом узнал, до войны Катя — так звали эту девушку — училась в Минском университете. Война сделала из нее подпольщицу. О ней говорили, что она «живет на острие кинжала». Катя работала в городской управе, снабжала партизан документами и пропусками и выполняла много других очень важных поручений подпольного райкома партии. Каким-то образом ей удавалось иногда даже размножать на пишущей машинке управы сводку Советского информбюро. У немцев она была на хорошем счету.
Сейчас все выдавало волнение этой девушки — и порывистые движения и тревожный, вопросительный взгляд, которым она окинула меня и Сашу. Валя уловила этот ее взгляд и коротко сказала:
— Это Саша и Виктор… Что случилось, Катя?
Девушка подошла к столу, стараясь быть сдержанной, и тихо проговорила:
— Хорошо, что вы здесь… Валя, у вас дома только что был. обыск, найден радиоприемник и сводка Информбюро…
— Мама?! — изменившимся голосом вскрикнула Валя. Она вскочила, схватилась за железную спинку кровати и так сжала ее, что побелели пальцы.
— Не волнуйся, твоей мамы уже нет в городе. Ее не успели схватить… Но это не все… В управе стало известно, что Леонид Федорович в партизанском отряде. Еще нет приказа об аресте его жены и родных, но он вскоре будет. Поэтому нужно сейчас же, как можно скорее, переправить ее вместе с сестрой к партизанам.
— Вместе с моей мамой? — растерянно спросил я.
— Да, да, как можно скорее! И ты уходи вместе с ними. Валя, ты знаешь дорогу? Возле сторожки лесника вас будет ждать подвода из отряда. Наверно, туда скоро доберется и твоя мама, Валя. Скорей, ребята. Вот вам пропуска для взрослых.
Валя спрятала пропуска. Мы оделись и вышли из комнаты, забыв даже попрощаться с Сашей и Ниной.
В сенях Катя шепнула Вале:
— Сообщи, что на днях из Румынии прибывает карательная экспедиция — пять тысяч солдат. И еще скажи, чтобы поторопились прислать мину. Там знают, для чего…
Обняв и расцеловав нас, Катя прибавила:
— Большая вам благодарность, ребята, от партии и комсомола за операцию на складе!
Глава ОДИННАДЦАТАЯ КЛАД
К утру мы добрались до избушки лесника. Собственно, самой избушки не было: на том месте, где она когда-то стояла, виднелись обгоревшие бревенчатые стены. В маленьком дворике с разрушенным жердяным забором кое-где виднелись сухие, прибитые дождями кусты картофеля. Судя по тому, что весь дворик был изрыт, и по тому, что там и тут серела зола костров и валялись жженые картофельные очистки, многие путники останавливались здесь на привал, чтобы подкрепиться печеной
