Книга Отче наш - Владимир Федорович Рублев

окликает:

— Сестрица! Лушенька, спишь?

И больше не повторяет приглашения, заведомо зная, что Лушка давно уже проснулась.

Странно, Лушка почему-то стесняется есть вместе с Филаретом и отзывается неохотно:

— Потом я, не хочу…

И лежит, ожидая, когда закончит неторопливую трапезу Филарет и уйдет из дома, бросив от порога:

— Ну, я двинулся, сестра. А вы полегоньку принимайтесь с Лукерьей за евангелие…

Сестра Ирина неизменно кивает головой:

— Иди с богом… Займемся полегоньку…

Она и впрямь не надоедает Лушке чтениями евангелия, больше рассказывает между дел по хозяйству о разных случаях из жизни сектантов. Вывод у этих рассказов всегда печальный, и Лушка все чаще задумывается о том, как много еще на земле грубости, лжи, обмана и несправедливости. И с охотой откликается, когда Ирина, раскрывая евангелие или библию, зовет ее присесть с собой рядом. Чудодейственные поступки Иисуса Христа после страшных и грустных рассказов Ирины кажутся Лушке по-настоящему благородными.

— Может, почитаешь сама? — предлагает вскоре же Ирина, бережно подавая Лушке раскрытую книгу. — Вот отсюда… И сердцем вникай в смысл писания, так легче поймешь деяния всевышнего…

И Лушка читает. Она благодарна сестре Ирине за то, что та избегает расспросов о недавней Лушкиной жизни, обходится с нею ласково и ровно. Лушка старается прочесть как можно больше страниц из евангелия, зная, что сестре Ирине это будет приятно. Девушка понимает, что на улице показываться ей рано: тень преследования грезится ей в каждом проходящем мимо окон милиционере, и потому старается угодить не только сестре Ирине, но и Филарету, возвращающемуся сюда за день по нескольку раз.

Если сестра Ирина дома, Филарет молча проходит, садится поблизости от них и одобрительно кивает изредка:

— Верно, верно… Главу десятую евангелия святого Марка прочитай вслед за этим, сестра Ирина. Лучше поймет Лукерья корыстолюбие церковников… А теперь найди двадцать третью главу евангелия от Матфея… Читай там, где стоит циферька двадцать семь. «Горе вам, книжники…» С этих слов начинается…

Сестра Ирина послушно читает все, что указывает Филарет, голос ее подрагивает, когда она старательно выговаривает:

— «…лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты…»

— Истинная правда, — кивает Филарет, и сестра Ирина прерывает чтение. — В блестящие, сверкающие одежды обряжены священники церкви, а внутри у них что? «Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их», — сказано в писании. Помнишь, Лукерья, отца Сергея? Разве праведным был поступок его, когда отлучил тебя от церкви из-за корысти и выгоды своей? Побоялся, что многие, следуя примеру твоему, сбросят знаки крещенские! В угоду сребролюбию сотворил сей поступок, ибо человек для служителей церкви — прежде всего единица доходов, и много бы могли потерять они, последуй другие твоему примеру… Читай дальше, сестра.

Филарет хорошо знает библию, говорит наизусть целые страницы священного писания, и Лушка с уважением поглядывает на этого человека, с которым ее сблизила такая неожиданная связь. Здесь, в доме Ирины, он ни одним движением, ни одним взглядом не намекает на возможность физической близости между ними, и Лушка уверена, что сестра Ирина и не подозревает об отношениях между ними в недавнем прошлом.

Одно мучает Лушку: ей все больше хочется увидеть жену Филарета, убедиться, наконец, какова она из себя — неизвестная ее соперница.

Но дни идут за днями, а образ жизни Лушки не меняется.

И сегодня она не выдерживает.

— Долго я… так вот буду здесь сидеть? — спрашивает Филарета, улучив момент, когда рядом нет сестры Ирины.

— Надоело? — ласково говорит Филарет, окинув ее быстрым, острым взглядом. — Потерпи, рано еще.

— Но не могу же я сидеть затворницей! — хмурится Лушка. — На людей хоть посмотреть…

— О суете мирской забывать надо, Луша, — с твердым нажимом произносит Филарет. — В грехах люди погрязли, что на них смотреть? О чистоте своей души надо печься, молить у господа прощения грехов наших…

— Ладно! — резко прерывает его Лушка. — Все это мне понятно, а вот безвыходно сидеть я не хочу.

Филарет с любопытством поглядывает на нее и улыбается, положив ей руку на плечо:

— Не будь дерзкой в желаниях и не желай сразу многого… Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя передо мной затворницей. Ты можешь пойти сегодня на моления, хотя душа твоя еще не готова к восприятию многих таинств. Но ты хочешь, и ты пойдешь.

Лушка слышит, как он позднее тихо говорит об этом сестре Ирине, и та удивленно смотрит на него. Вероятно, решение его — против уже установившихся в этом доме правил обхождения с теми, кто готовился вступить в секту.

— Не рано? — слышит Лушка полушепот сестры Ирины.

— Пусть проветрится, — отвечает Филарет. — Трудно сразу-то ей привыкать к такому ограничению…

9

Она идет, чуть отставая временами от Филарета, и снова нагоняя его, ошеломленная сверканием солнечного полдня. Стоит самый канун осени, по утрам земля дышит холодной стынью, но сейчас, в полдневные часы, солнце жжет, и вместе с тем душной истомы нет. Зелень, схваченная первыми блестками желтизны, проглядывая из-за невысоких изгородей, наполняет воздух свежим ароматом зрелых плодов.

Лушка жмурится от ярких лучей, ничуть не обижаясь на случайные толчки встречных прохожих, и все вокруг кажется ей необычно красивым и праздничным. Даже на сердитые взгляды Филарета, нетерпеливо поджидающего ее, едва она отстанет, отвечает виноватой, ласковой улыбкой. Столько дней просидела она, глупая, за зашторенными окнами у сестры Ирины, даже не представляя, как удивительно много хорошего творится каждый час на сверкающей улице!

Они пересекают небольшую площадь с памятником Ленину в центре, идут по шумной улице мимо огромных окон магазинов, лавируя среди потока людей. Лушка неожиданно вздрагивает: из дверей гастронома выходят двое парней, которых она видела на шахте — там, в своем городе. Не заметить Лушку нельзя: и до этого, пока шли сюда, мужчины окидывали внимательными взглядами сильную фигуру ее. Один из парней что-то говорит товарищу, и вот уже оба с любопытством наблюдают за Лушкой, проходящей мимо. Все замирает в ней. Каждую секунду она ждет резкого окрика, но его не слышно. Отойдя немного, она оглядывается назад и хмурится: ребята по-прежнему не сводят с нее глаз.

— Идем отсюда, — тихо говорит Лушка, догнав Филарета, и поясняет: — Двух наших, шахтовских видела только что. Увяжутся еще, чтобы узнать, где живу, и скажут милиции.

Филарет согласно кивает, и вскоре они сворачивают за угол дома, торопливо проходят по переулку до перекрестка с параллельной улицей, минуют по ней два квартала и снова заворачивают в тихий проулок. Он выводит их к переезду, за которым виднеется поселок одноэтажных