Книга Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар

Гединого бедра.

— Да, — сказал он, — кажется, знаю.

Теперь отец шел медленнее — дорога поднималась, Он тяжело дышал и уже чувствовал усталость. Ничего не поделаешь, ноги его привыкли проходить в день по десять километров неторопливым шагом, он вовсе не был марафонцем. Но было даже хорошо, что ему приходилось преодолевать усталость: не думал он тогда ни о чем другом, и у него появилось такое ощущение, что, чем больше будет он напрягать силы, тем вернее будет награда. Впрочем, до цели уже недалеко. Только на горку подняться, и он увидит огни города. Потом еще пробежать два километра, пересечь железную дорогу, а тут и больница. Только бы девочку сразу приняли. Только бы не возникло никаких препятствий. Нет, в беде об этом не надо думать. Бежать, идти, чтоб уморить беду. Надо только быстрее идти, потом — бегом с горки, и мы уйдем от беды. Малышка будет жить. Вырежет он ей игрушек, сколько ей захочется, вырезать он мастер, может сделать игрушку лучше магазинных. Это он вырезал ей и раскрасил петушка, так она его полюбила, не хотела из рук выпускать, даже засыпала с ним. Только выдержи, мое спасение, жизнь моя, выдержи еще несколько минут. Он уже не разворачивал ее, уже нельзя было останавливаться, теперь важна была каждая минута, он это чувствовал. Когда он поднялся на горку, его догнала машина. И едва он поднял руку, машина остановилась.

Это был таксист. Он открыл дверцу и помог отцу сесть. Он сразу все понял и спросил:

— В больницу?

— Да. Прошу вас.

— Откуда?

— С Мариного лаза.

— Фью, — присвистнул шофер, — и оттуда идете пешком?

— Пешком.

— Не было машин?

— Были.

— И не остановились. — Шофер покачал головой. — Ну и люди!

Таксист был уже старый, седые волосы острижены ежиком. Разговаривая, он не отрывал взгляда от дороги, видно, зрение у него уже было неважное. Помолчав, он спросил:

— Что с ним?

— Жар. Задыхается.

Таксист прибавил газу. Огни города быстро приближались. Машина прогромыхала под поднятым шлагбаумом, она дребезжала, будто состояла из тысячи разрозненных деталей. Повернули направо, поехали по тихой улице с новыми домами. Таксист сказал:

— Что-то его не слышно.

— Тихая она. Еле дышит.

— Это девочка?

— Дочка. Единственная.

Голос отца дрогнул. Все время, пока они ехали в машине, он чувствовал: происходит нечто непоправимое. Он держал девочку очень бережно, чтобы она не почувствовала даже толчка, но одновременно как бы знал, что эта бережность не нужна. Что она уже не нужна. Что это уже случилось. Боже милостивый, вздыхал он, спасение мое единственное. И боялся посмотреть на малышку, боялся убедиться. Таксист круто свернул и затормозил: они были у ворот больницы. Ворота в этот момент раскрылись, из них выехала карета Скорой помощи, и таксист без задержки въехал на широкий двор с цветочными клумбами. Остановился у приемного покоя.

— Приехали, — сказал он.

Отец хотел открыть дверцу, но руки его тряслись. Таксист обежал вокруг машины и помог ему выйти. В тусклом свете шофер увидел лицо девочки — оно было пепельного цвета.

— Что-то она слишком тихая, — сказал он скорее про себя.

— Что вы говорите? — спросил отец.

— Ничего. Идемте за мной.

Медсестра в приемном покое распеленала малышку. Врач склонился над ней. Приложил ухо к сердечку. Долго смотрел ей в глаза. Отец, со шляпой в руках, стоял в передней, таксист сел на скамейку, провел рукой по ежику волос и с удивлением обнаружил, что вспотел. Отец не думал ни о чем, только чувствовал, как слабеют ноги. Он должен был прислониться к двери.

— Садитесь, — сказал таксист, — вы же устали. А это может затянуться.

Отец медленно опустился на скамейку. Таксист сказал утешительным тоном:

— Чем дольше, тем лучше. Значит, будет порядок.

Но отец покачал головой. Не верил.

— Это хороший врач, — успокаивал его шофер.

Врач вышел в переднюю, спросил:

— Который из вас? Вы ее отец?

— Да.

— Ничего нельзя было сделать. Вы привезли ее мертвой.

Отец раскрыл рот, но не смог ничего выговорить.

— Понимаете? Слишком поздно пришли.

Врач был молодой и очень сердитый. Что за люди! Являются в последнюю минуту, а то и позже!

— На пять минут бы раньше!

— Я торопился, — с трудом выдавил из себя отец. — Бежал…

— Вы на него зря кричите, — вступился таксист, — он шел пешком от самого Мариного лаза. Я его подобрал уже перед городом. А до меня проходили машины, но не взяли его. На него не надо кричать, он ни в чем не виноват.

Только теперь врач возмутился по-настоящему:

— Но это преступление! Это как неумышленное убийство! Я могу доказать. Пятью минутами раньше — и ребенок был бы жив! Понимаете вы это?

— Подите, сыщите их! — сказал таксист.

А отец спросил:

— Можно ее забрать?

— Что? А, ребенка? Нет, его отнесут в морг.

— Может быть, все-таки можно? — спросил отец.

Врач только теперь внимательно посмотрел на него. На мгновение глаза их встретились.

— Ничего нельзя сделать, — сказал врач мягко. — Такой порядок.

— А увидеть? — тяжело спросил отец. — Увидеть ее можно?

— Пожалуйста.

Малышка лежала на столе, глаза у нее были голубые и безмерно холодные. Грудка начала понемногу чернеть. Отец не чувствовал ничего, только какие-то тупые удары. Это башенные часы на площади били одиннадцать. Но отцу все чудилось, что это его бьют тупым предметом по голове. Он погладил босую ножку и вышел. Таксист ждал его. Отец спросил:

— Сколько я должен?

— Да что вы, добрый человек, — сказал шофер. — Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?

Но когда он посмотрел на отца, то понял, что ему ничем не поможешь. Они вышли вместе. Постояли у машины. Таксист спросил:

— Куда вы теперь?

— Я?.. — У отца шумело в голове от тупых ударов. — Я подожду.

Таксист дружески положил ему руку на плечо.

— Вам бы выспаться, мил-человек. Если вам негде, можете у меня. Мы живем вдвоем с сыном.

— Я подожду, пожалуй.

— Нет, правда, — настаивал таксист, — вы нам не помешаете.

— Нет, я уж подожду.

Таксист вздохнул, сел в машину. Завел мотор. Отец наклонился к окошку.

— Спасибо вам.

Таксист включил скорость и тронулся с места. И сразу его охватила злость, острая, всепроникающая.

— А, сто стрел вам в бога! — громко выругался он. — Весь мир — сплошное дерьмо!

У ворот он еще оглянулся. Он ясно увидел того человека. Тот стоял перед приемным покоем и все еще держал в руке свою измятую шляпу.

Перевод Н. Аросевой.

РУДО МОРИЦ

СВЕТЛОВОЛОСЫЙ ВЕЛОСИПЕДИСТ

Наша «старушка», а по военной терминологии — противотанковое орудие тридцать седьмого калибра, стояла на своем