Книга Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям - Станислав Симонов

Святой прибыл с Андрейкой Картавым. Вникнув в ситуацию и воспылав справедливым гневом, они мгновенно нашли Колю и заставили очистить комнату от его нехитрого имущества.

— Беспредел! — орал Коля сиплым басом. — Православного изгоняют из храма. Мне работать негде. Мне писать нужно, а меня из храма гонят! — орал Коля, при этом довольно быстро забирая шленку, хлеб и полотенце. Засунув остов лампы и полуметровую дубину себе под мышку, он удалился в сторону отряда.

Вечером того же дня Коля сидел в отряде на шконке, думал о чем-то своем, но при этом внимательно изучал окружающую обстановку. Он находился в постоянном поиске места приложения своей кипучей энергии. Тема нашлась быстро — в лице двух пидоров, посланных отломать дужку от кровати для осуществления броса из зоны на волю.

— Пошли вон, пидоры! — заорал Коля, предвкушая возможность поразмяться.

— Уйди, Коля, нас послали за этой дужкой, — нервно сообщил длинный пидор. Второй, ростом поменьше, пристроился сзади длинного и тактично молчал.

— Хорош мешать спокойно отдыхать нормальному арестанту. — Коля вдруг пригнулся и выставил руки по направлению к грудной клетке пидора. Игривым басом он сообщил: — Вот щас я у тебя ребра повынимаю.

Пидор нервно дернулся:

— Коля, уйди в жопу, сейчас ударю.

Но Коля продолжал игриво крутить своими руками и не унимался. Пидор отступил на шаг и тут же наткнулся на своего товарища, застывшего в страхе. От столкновения из подмышки длинного выпала пустая пластиковая бутылка, заготовленная для броса. Товарищ развернулся и нагнулся, желая ее поднять.

С удивительной, прямо-таки сказочной быстротой в руках у Коли оказалась та самая дубина, вынесенная из молельной комнаты. Гыкнув, Коля со всей своей дури ударил ей по заду пидора. Последовал увесистый смачный звук плюхи и следом вой длинного:

— А-а-а-а! Я убью тебя, Коля!

— Вот-вот, а я предупреждал, — ласково пропел Коля и зарядил этой же дубиной по лицу развернувшегося парня.

Скандал. Крики. Все смешалось. Вечером Коля куда-то исчез из секции: либо закрылся сам в ШИЗО, либо забился в какую-то щель.

— Что за человек такой? Не человек, демон, — наутро библиотекарь беседовал с художником.

— Его лучше в библиотеку не пускать, в прошлый раз просочился и спер резак для дерева. Еле отобрали.

— А срок у него большой?

— Лет пятнадцать. Девять уже отсидел.

— А за что дали?

Художник вздохнул, закурил, выпустил дым и сказал:

— Убил отца и мать. На суде сказал, что если бы он их не убил, то они бы его убили. Такой вот Коля.

— Сидел я с одним троглодитом. Говорят, ему шланг в желудок для проверки засунули, а он этот шланг переварил. Жрать был мастак, ты не представляешь. Купил я две пачки маргарина, помнишь, такие квадратные брикеты были? А тогда в ларьке отовариваться можно было на пять рублей в месяц. Иду — а навстречу этот троглодит, Ваня. И решил я поддеть его. Ваня, говорю, хочешь, маргарину с хлебом? Только условие: съесть нужно все сразу. И протягиваю ему пачку и батон. Глазом моргнуть не успел — ни маргарина, ни хлеба уже нет. Вторую я уже не предлагал. Бочком-бочком и ходу.

Сел этот Ваня таким образом: в деревне дело было. Позвонили участковому и сообщили, что Ваня с сыном свинью украли. Украл и украл. Участковый говорит, мол, сейчас уже поздно, свинью не спасти, а завтра поутру подъеду, и мясо заберем, они же свинью наверняка закололи. Наутро подъезжают к Ване, а он с сыночком, сыночек тоже, видать, в папу пошел, лежат пьяные, спят, а на столе обглоданные свиные кости валяются. Они вдвоем свинью в семьдесят килограммов за ночь приговорили.

Ладно, освобождается Ванюша, а раньше ведь как выходили — в зековской одежде. Это сейчас в зону загоняют вольную одежду, а тогда вышел в форме и только на свободе можешь переодеться. Выходит он и на волю ехать собрался, к заочнице, в деревню. По переписке познакомились. А напротив зоны — столовка, одни бабы работают. Бабы русские, жалостливые, обычно таких зеков подкармливают. Видят Ваню и говорят: поешь, бедолага, на дорожку. «А что, — говорит Ванюша, можно?» «Ну конечно, ешь вволю». Так Ванюша на их глазах два подноса, заполненных котлетами с горкой, и уговорил. Бабы аж ревели от этой картины.

Приезжает Ваня к заочнице и начинает жить. На второй день у нее пропадает шмат сала килограммов на десять. Хозяйский запас в чуланчике висел. Она-то, дура, подумала, что Ваня его спер и пропил, и удивляется, что Ваня трезвый ходит. Хорошо, уходит она на работу, возвращается, слышит, свинья визжит. А еду для поросенка она оставила, попросив Ваню покормить животное. На следующий день такая же картина, и еще сало пропало. А свиньи орут, аж заходятся от визга. Так что ты думаешь: целую неделю Ваня всю еду у свиней съедал в одну харю. А это картошка вареная с хлебом, плюс сало. Ну, в итоге поперла эта женщина его из дома. Кого сейчас этот троглодит объедает, не знаю.

Пикассо рассказывал.

Освобождаюсь я и еду к своей второй заочнице. Не та, что толстомясая, а та, что маленькая, ну, та, что во Львове. Шкеры черные, лепень модный. Сажусь в поезд, а соседей у меня двое: чернявый и дядька с носом. Пошли покурить, а зима, холод, и поезд еще едет по такому месту: поля, а вдалеке лес, красиво. Смотрю, чернявый не в себе. Крышу у него подорвало, и забегал он по вагону. Думаю, может, так мои сигареты на него подействовали? А чернявый тем временем срывает стоп-кран, открывает дверь в вагоне и прыгает в снег. Что это с ним, спрашиваю носатого. А тот отвечает: да я откуда знаю, я его два часа как вижу. Белочка, видать. А я же знаю, что белочка приходит только на трезвяк. Значит, надо его поймать и дать ему выпить. Но куда там, ловить. Он уже в сторону леса по полю уходит. Постояли, подождали и пошли пить в купе. После второй опять возвращаемся в тамбур покурить.

— Витя, друг, — орет носатый, — ты человек, тебе я верю. Как другу — купи гранаты.

Тут носатый распахивает лепень, а на поясе у него две лимонки висят. Так, думаю, это я всего пару часов на свободе, но если буду продвигаться таким же темпом, я к заочнице не попаду.

Приехал один особик с суда, с собой — две сумки со жратвой, еле допер, а он цыган, сидящий за разбой.

— Я, — говорит, — ребята, поражаюсь несправедливости нашего суда. Вот жратва, разложите.

Ну, один подрывается и, натурально, все раскладывает на решке. Всю ее забили, чуть ли не доверху. А цыган, как есть уставший, заваливается спать.

Ночь. Изголодавшиеся парни, а было их человек десять, накинулись на еду. Утром просыпается цыган, говорит:

— Пончик, — это тот, кто раскладывал все по решке, — дай что-нибудь поесть.

Пончик встает, идет к решке, руками, тюк-тюк — а там нет ничего. Вообще пусто.

— Знаешь, цыган, а тут ничего нет.

— Как, — говорит цыган, — я же два баула притащил вечером? — А сам еще думает, что это шутка.