Книга Иллюзия Луны - Этери Чаландзия

– Один звонок – и вас нет, – тихо бормотал он. – Всего один звонок – и вас нету!

Игнат схватился за черную трубку, как за спасательный канат. Прислушался. За его спиной раздалось хихиканье. Он обернулся. Кир преспокойно сидел в своем кресле.

– Нет, дружок, – проворковал он, расправляя на коленях складки своей домашней одежды. – Не мне – тебе конец. Тебе. Хочешь, я позвоню человеку, к которому ты загнал в гараж машину чиниться. Той же ночью, когда сбил Осипа? Кстати, чья это была машина? Инги? У тебя же были все ее ключи? А машина стояла под домом. Или нет? А может, тебя с соседями твоего Ивана познакомить? Они-то видели, как ты выползал той ночью из его квартиры. Дома все думали, что ты налакался, как обычно, и спишь. Но ты не спал. Ты шел в арку караулить Виктора и раз-раз – в грудь ножом. Что, нет? Ты всех убил. Да, у тебя были причины, но у тебя были и варианты. Они всегда есть. Но не для тебя, не для вас. Так что, дорогой мой, ты меня не пугай.

Кир прикрыл глаза.

– Дети скоро придут, а я тут с тобой время теряю…

Игнат замер на полдороги. Висок рвало от боли. Пол продолжал гулять под ногами. Да, негодяй мастерски искажал пространство. Стены расползались, и лампа все норовила налететь и клюнуть своим острым пупком-наконечником прямо в лоб. Игнат прислушался: то ли так громко шуршал за окнами осыпающийся снег, то ли ему казалось, что он слышит шум собственной крови, вновь и вновь, подобно приливной волне, заливающей ушную раковину. Предметы вокруг выглядели нарисованными, едва намеченными, как фигуры на незаконченной картине. А может, все было совсем не так, и лишь в своем воображении Игнат стоял в придуманной кем-то гостиной, отражаясь в большом наклонном зеркале на стене и в белых глазных яблоках другого сумасшедшего.

Игнат понимал, сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Ни за что нельзя поручиться: был ли он, не был, спал, пил, любил, убивал?.. Игнат, стоя на месте, раскачивался, как маятник, и изо всех сил старался удержаться на ногах, не свалиться от усталости и не расхохотаться от страха.

Но после слов Кира исполинская палуба, болтавшаяся в тошнотворной качке, резко остановилась. Игнат тоже застыл, о чем-то быстро соображая, распрямился, подобрался, изобразил улыбочку на лице и развернулся к Киру. Тот с интересом следил за победными преображениями зятя.

– Кирилл Александрович, – тихо и внятно пропел Игнат. – Так ведь нет никаких детей. Нет и не было. Было два аборта. Дочь ваша, Инга Кирилловна, сделала два аборта, – Игнат усмехнулся. – Вы что, не помните?

Грохнула сорвавшаяся доска в серванте. Кир не обратил на нее никакого внимания. Он, не шевелясь, сидел в своем кресле. «Как мертвый», – опять подумалось Игнату.

– Это у тебя детей нет, – медленно и спокойно произнес Кир. – Не было и не будет. Никогда.

Молчание пожирало пространство, и гостиная уже не казалась такой большой, как прежде. Игнат вспомнил, как в детстве упал с надувного матраса под воду. Он даже не понял тогда, что произошло, так быстро шумный и пестрый мир сменился прохладным зеленым безмолвием. Здесь не было ни верха, ни низа, со всех сторон поднимались вереницы микроскопических пузырей, и Игнат, растопырив руки и ноги, невиданной птицерыбой парил в незнакомом и совершенно сказочном пространстве. И все было таинственно и прекрасно до тех пор, пока он не почувствовал, что задыхается. Его легкие опустели, и водяная масса со всех сторон давила на маленькое тельце. Игнат сделал все одновременно – испугался, закричал и вздохнул. Вода ворвалась в горло, сказка закончилась, и он начал тонуть и захлебываться.

Сейчас, заново погибая в уютной гостиной, Игнат знал, что уже никто не придет ему на помощь. Он был один. Воздух кончался. А Кир, как демонический ихтиандр, стоял напротив и равнодушно смотрел на него своими рыбьими глазами.

– Уходи, – сказал он. – Уходи. Живи как хочешь. Ты еще молодой, и, правда, начнешь сначала, может, что-то у тебя и получится. А семья, дети – это не для тебя. Ты никому ничего не можешь дать. И не хочешь. А я могу. Я из них нормальных людей хочу вырастить. Нормальных. Счастливых. Красивых. Сильных. Не таких, как все вы…

Кир не успел договорить. С места, одним прыжком, как бешеное раненое животное, Игнат преодолел разделяющее их пространство и набросился на своего врага. Вцепился руками в горло и повалил на пол.

– Уходи?! Уходи, говоришь?! – ревел он. – Ты все испортил, а теперь говоришь: «Уходи»? А я не могу уйти! Я хочу получить обратно свою жизнь. Отдай мне ее, отдай, верни, ты, чудовище!

– Нет тут ничего твоего, – процедил Кир. – Не там ищешь…

И тут Игната осенило – он может это сделать. От изумления он даже слегка ослабил хватку, когда понял, что Кир был прав, – он мог убивать. И убивал. И не один раз… Игнат ужаснулся, но отступать было поздно. Он уже не мог остановиться, встать, отряхнуть костюм, помочь подняться лежащему на полу человеку, извиниться и уйти. Нет, Игнат был в ловушке. Дверца захлопнулась за ним много лет назад, и все эти годы он только и делал, что бежал вперед по узкому коридору, который казался ему его жизнью, а на самом деле вел вот сюда, в тупик, на этот цветастый ковер в чужом доме.

Но все это было сейчас не ко времени. Игнат только удивился, сколько всего пронеслось в его голове, словно с потоком сквозняка, распахнувшего закрытые двери. Он встретился взглядом с соперником и закричал. Хрипло, страшно. Игнат понял, что здесь, посреди комнаты, должен остаться только один из них. Этот мир был невыносимо тесен, и жизнь, как Боливар, не выдерживала даже двоих. Игнату предстояло выцарапать, вырвать право на свою жизнь, какой бы корявой и кривой она ни была… Он должен был победить, уничтожить того, кто все это время с безмолвным укором стоял у него за плечом, истребить его и весь мир, им созданный. Даже если все было не так, и всего лишь чудилось Игнату в его собственном неспокойном воображении, он знал, что только убив сможет вздохнуть полной грудью и впервые за долгие годы спокойно заснуть.

Все оказалось совсем несложно. Никаких сомнений, никакого страха. Надо было просто крепко держать руки на горле врага. И сжимать, давить, давить, выдавливать, выцарапывать из этого живучего сильного тела чужую жизнь и свою свободу.

Если бы кто-то третий, тот, кто незримо присутствовал при этой сцене, поднялся вверх, в воздух, под потолок большой комнаты, он во всех подробностях смог бы рассмотреть, как двое мужчин, сцепившись в смертельной схватке, словно в любовной горячке, катались по ковру. Здесь больше не было слышно слов. Только звуки. Стоны, рычание, хрип, вой. Перерождение произошло мгновенно. Неважно, кем были эти люди, как они жили, к чему стремились, на что надеялись. Важным было, что уцелеет лишь один из них…

В пылу драки кто-то задел ногой мольберт. Картина рухнула на мужчин, тренога отлетела в сторону, ударила в дверь детской, и та распахнулась.

В пустой комнате на покрывале у стены, вытянувшись, лежала мертвая собака. Больше здесь никого не было. Как не было видно и признаков чьего-то присутствия. Кольцо ржавой железной дороги застыло на потертом паркете. Здесь ничто не двигалось, и только тихий снег все падал и падал за окном…