Книга Эпоха Михаила Федоровича Романова - Дмитрий Иловайский

В первое путешествие по дороге к Москве посольство встречало и немецких солдат, которые после неудачного Смоленского похода были отпущены из царской службы и небольшими отрядами направлялись к Балтийским портам. Свой обратный путь эти грубые наемники сопровождали грабежами и насилиями, так что иногда крестьяне, заслышав об их приближении, покидали свои селения и уходили в леса с семьями и со скотом. 4 августа в ямском селе Зимогорье (близ Валдая), при перемене лошадей, послы встретили полковника Фукса, а потом в (Вышнем) Волочке полковника Карла с несколькими офицерами, тоже возвращавшимися из Москвы на родину. О наиболее известном полковнике Лесли Олеарий сообщает, что по окончании войны он получил от Михаила Феодоровича большие денежные награды и также уехал из Московии. Но впоследствии, уже при новом царе, Лесли воротился в Москву, снова поступил на царскую службу, получил прекрасное именье на берегу Волги и, чтобы не лишиться его, вместе с женою и детьми принял православие.

14 августа посольство имело торжественный въезд в столицу; причем его члены, свита и обоз следовали друг за другом в известном порядке. Навстречу им один за другим посылались гонцы с приказаниями приставу то ускорять, то замедлять шествие, чтобы согласовать последовательное и своевременное прибытие разных частей процессии. За несколько верст от города появилось более 4000 конницы в богатых одеждах и на прекрасных лошадях; она стала в строй, чрез который направлено было шествие. Далее к посольству выехали два новые пристава в золотных кафтанах и высоких собольих шапках на белых конях, у которых вместо повода висели большие серебряные цепи; широкие кольца этих цепей при всяком движении довольно громко звенели. За приставами следовал великокняжий конюший с 20 белыми верховыми конями и большою свитою, конною и пешею. Приставы и послы сошли с лошадей. Старший пристав снял шапку и прочел указ о приеме послов; причем большую часть указа занял титул московского государя, т. е. перечисление его владений. После ответа послов с частью их свиты пересадили на царских белых коней, и вся процессия, увеличенная густою толпою москвичей, вступила в город; все на пути лежавшие улицы и дома были усеяны множеством народа. По случаю большого пожара, незадолго опустошившего Москву и уничтожившего Посольский двор, голштинцев поместили в двух обывательских домах.

Спустя полчаса к их помещению уже приближался длинный ряд придворных и служителей, которые несли разные съестные припасы, кушанья и напитки из царской кухни и погреба. И в следующие дни эти припасы приносили таким же образом, только в количестве, вдвое меньшем. Двойное количество доставалось в особо торжественных случаях, например, еще в день царского приема. Двор посольского помещения заперли и приставили стражу из 12 стрельцов. Всякие сношения с посторонними лицами не допускались, пока не совершился этот царский прием. К послам назначен переводчик, некто Иван, родом русский: находясь в польском плену, он служил у князя Януша Радивила и ездил с ним в Лейпциг, где два года пробыл в университете и выучился немецкому языку.

Дня через два по приезде послы услыхали гром пушечных выстрелов и увидали на лугу перед своим помещением множество пушек. На их вопрос пристав объяснил, что это пробуют вновь отлитые орудия, и сам царь смотрит на них из своего окна. Но по другим объяснениям эта пальба была произведена ради шведских послов, чтобы показать им, что не все пушки остались под Смоленском, как некоторые уверяли, и что их еще большое количество имеется у царя.

Торжественный прием посольства состоялся 19 августа. В 9 часов на его подворье явились приставы, за которыми слуги несли новые кафтаны и высокие шапки, взятые из царской кладовой. Приставы на глазах у послов переоделись в эти кафтаны. После чего посольство село на белых царских коней и в известном порядке направилось во дворец. За ним везли и несли герцогские подарки, которые состояли из трех коней, дорогой сбруи, украшенной каменьями, хризолитового креста, оправленного в золото, химической аптечки в ларце черного дерева, хрустальной с золотом кружки, большого зеркала, боевых часов, серебряного посоха с подзорной трубой и пр. Весь путь был обставлен рядами из 2000 стрельцов. Улицы, дома и крыши были наполнены глазевшим народом. Во время шествия опять один за другим прискакивали гонцы, и шествие то ускоряли, то замедляли, чтобы его царское величество мог приготовиться и сесть на престол в то именно время, когда послы вступят во дворец. Посольство провели крытым ходом со сводами мимо дворцовой церкви, в которой совершалось богослужение. Далее они прошли одну сводчатую палату, в которой сидели и стояли почтенные люди с длинными седыми бородами, в парчовых кафтанах и высоких собольих шапках. То были гости или именитые купцы; их кафтаны также на этот случай были выданы из царских кладовых.

Два боярина в парчовых, жемчугом вышитых одеждах встретили послов и ввели их в приемный покой. Это был каменный со сводами зал, по полу и по стенам обитый прекрасными коврами; потолок его был украшен золотом и резными изображениями из Священной истории, которые писаны различными красками. У стены, противоположной входу, стоял царский престол на возвышении в три ступени. Сень над престолом опиралась на четыре серебряные вызолоченные столбика (толщиною в три дюйма); по углам на них укреплены серебряные орлы с распущенными крыльями; такой же орел находился и на верхушке сени. На престоле сидел царь в облачении, унизанном всякими драгоценными камнями и крупным жемчугом. На голове его была корона, усеянная крупными алмазами и опушенная черным соболем; он держал золотой скипетр, который, вероятно вследствие его тяжести, брал то в одну, то в другую руку. По обеим сторонам трона стояли по два молодых рослых человека, в белых камчатных кафтанах, в высоких рысьих шапках и в белых сапогах; на груди у них крестообразно висели золотые цепи, а на плече каждый из них держал серебряный бердыш. Вдоль стен и против царя сидели важнейшие бояре, князья и государственные чины (думные люди), более 50 человек, все в богатых одеждах и высоких шапках из черно-бурой лисицы, которые они никогда не снимают с головы. В пяти шагах от престола с правой стороны стоял государственный канцлер (думный дьяк и печатник Граматин). Подле самого престола справа же на резной серебряной пирамиде, вышиною в два локтя, лежала золотая держава, величиною с ядро (48-ми фунтового весу), а подле державы золотая лохань и рукомойник с полотенцем для омовения царской руки после целования ее членами посольства. К такому целованию допускаются только христианские послы.

Прием, собственно, и начался с этого обряда целования руки. По окончаний его канцлер пригласил послов отправлять их обязанность. (Переводчиком на этом приеме служил главный толмач девяностолетний Ганс Гельмес.) Первый посол, Филипп Крузе, высказал приветствие царю Михаилу от своего герцога и вместе скорбь о недавней кончине патриарха Филарета. После чего послы поднесли свои верительные грамоты, которые по знаку царя принял от них канцлер, а послы отошли назад, к своей свите. Потом Михаил подозвал канцлера и сказал ему, что он должен отвечать послам. Канцлер приблизился к ним и, проговорив царский титул, объявил, что царь принимает герцогские грамоты и велит перевести их на русский язык. Меж тем позади послов поставили скамью, покрытую ковром, и пригласили их сесть. Затем допущены были к руке главные слуги и гофюнкеры посольства. По окончании и этого обряда царь, приподнявшись немного, спросил: «Здоров ли князь Фридрих?» На что один из послов ответил, что при отъезде своем они оставили его светлость Божиею милостию в добром здоровье и благоденствии. Последовало представление подарков. Далее, по знаку царя, канцлер пригласил послов продолжать их речь. Послы просили, чтобы им дозволили тайное сообщение о персидском деле вместе со шведскими послами. Царь велел спросить послов об их здоровье и не имеют ли они в чем недостатка. Сим и окончился торжественный прием. Те же два боярина вывели послов из приемного зала; они воротились к себе на подворье прежним порядком шествия.