Книга Когда цветут эдельвейсы - Владимир Топилин

— Я тайгой проживу!

— Нет, паря. Со стаканом будешь дружбу иметь, долго не проживёшь. Тем более, если на утробу всё отдавать будешь. Тайга это дело не любит, сам знаешь.

— Что же вы, мужики? Успокойтесь, что горло дерёте? — смешно размахивая руками, подскочила с табурета Ольга. — Все знают, что доказывать простые истины? Давай-ка, Толян, лучше ещё помаленечку замахнём.

— Во, и эта туда! — всплеснул руками Еремей. — Такая же ал кашка, хуже мужика. Лучше иди домой, дети скоро придут, еда приготовь.

— У меня там со вчерашнего большая кастрюля щей сварена. Придут, подогреют, наедятся, — принимая стакан, равнодушно махнула рукой Ольга. — Там и Сашка... На подходе... — и закашлялась от крепкого напитка. — Кхе, точно говорю, торопится кто-то.

Еремей Силантьевич вскочил с места, с сожалением отмахнулся, собрался уходить: что с такими разговаривать? Всё равно ничего не докажешь. Сделал шаг к двери, повернулся у порога:

— Эх, мать вашу! Дрыном бы вас по хребтине!

— Что ты, Силантьевич! Мы же последний день! Завтра уже не будем, — наперебой заговорили хозяева и собутыльники.

— Знаю я, как последний раз. Последняя у попа жена! А винному слову веры нет, — отрезал Еремей, надевая шапку.

— Так постой, дед! — остановила его Надюха. — Ты же так сказку-то и не договорил!

— Какую такую сказку?

— А почему солнце встаёт на востоке, а садится на западе?

Старожил удивлённо вскинул брови, покачал головой:

— Во, Надька, действительно ум пропила. Да оттого, что земля вокруг своей оси с запада на восток крутится.

Не прощаясь, он шагнул в сени. Сзади раздался смех. Оставшиеся хохотали над хозяйкой дома.

Семь забытых перевалов

«Котомка с добычей плечи не давит» — так любит говорить Еремей Силантьевич. Для Саши афоризм старого промысловика подобен твёрдому гранитному монолиту: каждое слово оправдано десятками километров таёжного пути, многочисленными препятствиями, крутыми перевалами, непроходимыми завалами, угасающими силами, возможно, кровью.

Иногда, кажется, нет возможности встать, передвигать ноги. Но когда за спиной чувствуется с трудом полученная добыча, для промысловика нет ничего лучше. Предвкушать возвращение домой с ощущением того, что все было не зря. Глубокий снег, завалы, россыпи, подъёмы, переправы, ночёвки у костра в зимнюю ночь, замёрзшие руки, порванные юксы на лыжах — всё умещается в одну пуховую, цвета кедрового ореха, шкурку, цена которой один мешок сахара.

В этот день за плечами юноши три добытых соболя. Три шоколадные шкурки, от которых зависит многочисленные блага человеческой жизни: еда, одежда, необходимые вещи для быта и промысла. И на некоторое время поможет прожить семье.

Для данной местности три аскыра за выход — большая удача. Еремей Силантьевич говорил, что когда-то, в годы наивысшего пика численности соболя, ему приходилось ловить пять, а то и шесть полосатиков (с древнеиндийского «соболь» — полосатый). В настоящее время, когда охотников больше, чем зверей, поймать одного в семьдесят ловушек — «семь забытых перевалов» (и это слова деда Еремея). Понять поговорку можно так: добыл соболя, и не помнишь, как с утра ноги выворачивал.

У Саши за плечами двадцать один перевал — полосатая удача, помноженная на три. Пик Виктории, который он покорил впервые в своей жизни. Теперь парень с улыбкой вспоминает, как вчера поздно вечером в полной темноте пришёл на зимовье и едва нашёл силы для того, чтобы затопить печь. А потом, не поужинав, в мокрых ичигах лег на нары, уснул и проспал до утра. Потому, что весь день в изнеможении, судорожными ногами, едва передвигая лыжи, тарил глубокий снег, замёрзшими руками, в обледеневших рукавицах, откапывал и восстанавливал заваленные капканы.

Сегодня всё по-другому. Припорошенная лыжня сама забегает под лыжи. Промёрзшие деревья убирают от лица путника острые ветки. Комковатая кухта падает раньше, чем под неё подойдёт человек. Утомительная дорога неизбежно идёт под уклон. Поэтому вчерашнее расстояние Саша пробежал в два раза быстрее, а на площадку перед спуском с Осиновой горы в посёлок пришёл к четырём часам вечера — точно к предполагаемому сроку. Вполне вероятно, обратный путик мог быть ещё на час меньше, если бы не крайнее обстоятельство — удовлетворение любопытства, на которое было потрачено около сорока минут, и то, как это переросло в приятную неожиданность, граничащую с большой тайной.

Да, как хотелось сейчас на этой площадке увидеть того человека, ради которого юный охотник борется с жизненными невзгодами. Поделиться с ним своими успехами, рассказать об открытии. Просто увидеть милое лицо с карими, как перезревшая смородина, глазами. Улыбнуться лёгким, как перышки глухаря, бровям. Восхититься чуткими, как лепестки жарков, губами. Почувствовать на себе теплоту доброго взгляда. Услышать обычное, приятное, словно лопнувшая почка вербы, слово «Привет!» Понять, что всё, для чего он живёт, к чему стремится, не зря. Много ли человеку надо для счастья?!

Не сбылись его надежды, потускнели радужные представления. Не написала Валя Саше заветное приветствие, хотя приходила сюда, на площадку, вчера. Снег не мог засыпать следы её лыж полностью. Хорошо видно, как девушка вышла наверх, развернулась, какое-то время стояла, смотрела вниз. Может, любовалась красотами заснеженного края или о чём-то думала. А прикоснуться к листу белого снега, написать несколько букв, забыла. Хотя знала, что Саша ушёл в тайгу и скоро вернётся назад. А может, не захотела написать?

На душе у юноши сделалось тоскливо. Как будто он возвращается не из леса, а идёт на суд после тяжкого греха. Ему вспомнился родной дом, пьяная мать, заботы, братишка и сестрёнка, работа, на которую надо идти сегодня в ночь.

Некоторое время он стоял на площадке, не желая расставаться с зеленым царством, где всё просто и понятно. Не хотелось возвращаться в бренный мир, полный тщеславия, где балом жизни правят деньги, а не честь, где властвуют лицемерие и карьеризм, где только стоит упасть, как затопчут. Почему всё так? Объяснить невозможно.

Как долго стоял он в раздумье — сложно сказать. Только вдруг представились Саше лица братишки и сестрёнки. Как они там провели ночь без него? Ходили в школу или нет? С матери спрос маленький, ей веры нет. Всё равно что с ветром разговаривать: пообещает и не выполнит. Как говорит дед Еремей: «За стопку зайца догонит» или, «На лету воробья ощиплет». Одна надежда — хоть бы домой собутыльников не привела.

Оправдались плохие ожидания. В ограде дома снег по колено. В вольере, приветствуя радостным лаем хозяина, мечется палевая Стрелка. Хозяин подошёл к ней, бросил тушку белки, сказал несколько ласковых слов. По тропинкам к дому видны следы маленьких валенок: старые, присыпанные снегом, и свежие. Значит, Коля и Вика ходили в школу. Больших следов нет. По всей вероятности, мать ещё вчера ушла к Лузгачевым. Из трубы клубится дым — Коля топит печь. Хоть какая-то добрая весть. От этого на сердце потеплело.