Книга Кровавый век - Мирослав Попович

Генеральный штаб Германии готовил войну, исходя из идеи молниеносного разгрома Франции для сосредоточения всех сил против России. На время, пока на западе немецкая армия будет уничтожать французскую, на востоке гигантскую российскую армию должны были сковать австрийцы и небольшие силы немцев. После этого все силы Германии и Австро-Венгрии планировалось сосредоточить против России – правда, здесь серьезных расчетов у генеральных штабов обеих армий не было, и стратегия разгрома России оставалась неясной.

После битвы на Марне ситуация стала прямо противоположной. Немецкая армия теперь сдерживала вооруженные силы Франции и Англии, чтобы разгромить российскую армию. Эта задача решалась четыре года – и была решена. Российская армия оказалась на грани развала, царь уже не возражал против сепаратного мира, а затем наступила Февральская революция, в октябре еще один переворот – и сепаратный Брестский мир позволил Германии наконец сконцентрировать все силы на западе. Немецкое наступление на объединенные силы Франции, Англии и США, однако, закончилось провалом, и война была Центральными государствами проиграна.

Почему немецкая армия проиграла маневренный период войны? Все историки осудили стратегию французского командующего Жоффра, все согласны с тем, что слабодушие Мольтке-младшего и судьбоносная ошибка командующего правофланговой армией фон Клюка привели к провалу немецкого наступления и срыву замыслов Шлиффена. Как же Жоффр все-таки выиграл? Как выиграли французы вопреки своей ошибочной военной доктрине, ошибочной стратегии и технико-организационной несостоятельности? Как произошло, что Германия все-таки увязла в окопной войне? Неужели в силу того, что Мольтке перебросил два корпуса к востоку и два – в Лотарингию? Неужели немцам просто в решающую минуту для победы над Францией не хватило пары корпусов на правом фланге? Может, и так.

Рейхстаг единодушно приветствует Вильгельма II. 4 августа 1914 года

Можно переиграть на компьютере давно прошедшую битву – и найти те ходы, которые немцам следовало сделать в августе-сентябре 1914 года. Но для философии войны не меньше значит и поиск тех ограничений, которые в той реальной обстановке уменьшили вероятность победы.

Более упрямый и дальновидный генерал, чем племянник «великого» Мольтке, возможно, устоял бы перед натиском влиятельных людей своей среды и сосредоточил бы всю пехоту на северо-западных подступах к Парижу. Историки той войны, снова и снова анализирующие действия Мольтке и его генералов, согласны с тем, что Генеральный штаб, связанный с милитаристской юнкерской средой, слишком чувствительно реагировал на ее политическое давление. Из-за этого милитаристы не хотели рисковать Лотарингией и особенно Восточной Пруссией. Почти бесконтрольное положение прусской группировки в армии и на флоте, ее исключительное влияние на императора обеспечивали высокопрофессиональный уровень военных решений, но в то же время слишком обременяли и ограничивали оперативные рассуждения политикой.

Война – это игра. Игра со своей более или менее интеллектуальной стратегией и полным или частичным использованием возможностей, которые иначе как в игре не откроются. Все попытки найти причины для каждого поступка и каждого события имеют мало смысла – задним числом все умные, история тоже. Историка должен интересовать вопрос, какие возможности были потеряны. А кто способен посчитать все бессмысленные случайности, которые с каждым шагом повышали уровень хаоса и неуправляемости на полях боев и отдаляли от первичных расчетов Шлиффена?

Но и с чисто стратегической стороны осторожность Мольтке не была неосмысленной. Ведь после разгрома Франции должно было начаться главное – разгром России. Захват русскими Восточной Пруссии означал бы, что ликвидирована угроза с севера всему польскому направлению, – а путь к Берлину с востока намного ближе и естественнее, чем с запада. Мольтке не мог не думать об этом. Ослабляя свой правый фланг в Пикардии, он решал стратегические задачи второго, российского этапа войны.

Безусловно, действия французского главнокомандующего Жоффра не были полностью адекватными относительно реальных военных условий. Он не оценил возможности стратегического маневра, опасности глубокого обхода французской армии немцами через Бельгию, его даже утешало то, что немцы втягиваются в боевые действия где-то на севере. Французские планы предусматривали исключительно наступательные действия, не определяя конкретно, где и какие именно, а согласно представлениям Жоффра, наступление должно было осуществляться в глубь Германии через труднодоступный гористый и лесистый массив Арденн. Это наступление быстро захлебнулось. В бессмысленных контратаках французы теряли больше людей, чем немцы, хотя немцы как наступающая сторона должны бы нести бо́льшие потери (соотношение потерь было в целом 3:4 в пользу немцев). Это очень напоминает «активную оборону» Красной армии в 1941–1942 годах.

Детальное планирование операций немецкими штабами вызывало у французских военных идеологов насмешки по поводу немецкого педантизма – точь-в-точь так же, как у советских военных идеологов через четверть века. Наступательный пафос французского командования прикрывал отсутствие конкретных стратегических разработок так же, как и в российской армии – и в Красной армии в первые годы Отечественной войны.

Ограничившись мобилизационными планами, французское военное руководство в дальнейшем рассчитывало на энтузиазм и героизм французского солдата и смекалку офицера в боевой обстановке.

Маршал Франции Ж. Жоффр инспектирует войска

При характеристике тогдашней французской военной доктрины историки временами ссылаются на аналогии с философской концепцией Анри Берсона о «жизненном порыве» (élan vital). Можно также вспомнить о философии модерна, усиленное внимание к человеческой субъективности, импрессионизм как искусство сиюминутного впечатления и так далее. Все эти аналогии бессмысленны. Как немецкая военная доктрина не имела никакого отношения к Ницше, так французская – к Бергсону или Сезанну. На французскую доктрину «наступления во что бы то ни стало», в вульгарном виде проповедовавшуюся в школе Сен-Сира полковником Гранмезоном, а более разумно – будущим маршалом Фошем, могло повлиять наследие колониальных войн, которые не требовали большого умственного напряжения. Большинство генералов мировой войны если не воевали где-нибудь в Африке, то, по крайней мере, служили в колониальных войсках или администрации. Но в целом стоит говорить просто о необоснованных претензиях французских военных на особенную роль в жизни нации и их неготовность к той войне, которая на них свалилась.

Дискуссия о том, перейти ли армии на защитный цвет мундиров, сохранить ли гордость Франции – красные панталоны, была ярким проявлением интеллекта и духовности французских военных (кстати, французская армия таки вошла в войну в красных панталонах, что ей дорого обошлось). Накануне войны борьба армии против социалистов за продолжение сроков службы до трех лет показала характерную черту французской военной психологии. Казалось бы, не было лучшего свидетельства несостоятельности социалистической концепции «общего вооружения народа». Однако в действительности социалисты Жореса в чем-то были правы. Настаивая на коротких сроках действительной службы, они стремились усилить роль резерва, приблизив войско таким способом к идеалу «народной армии». Генералитет, презирая резервистов, оказывал сопротивление именно этой тенденции, отстаивая армию-элиту, как и ее символ – красные штаны.