Книга Ты, главное, пиши о любви - Юлия Говорова

Вы спрашивали, ощущаю ли я, как у нас внутри – растворены друг в друге пространство и время, детство, старость, рожденье и вспышка сверхновой, солнце и расширяющаяся вселенная, как все это заливает невыносимый ослепительный свет ЛЮБВИ? И что – не только анатомия, но и астрономия описывает нас?

Не знаю, пошли тут гулять с Вероникой, недалеко большое озеро, но в нем никто не купается, илистое дно, ямы. Я вам уже писала о нем, мы осенью видели над ним стаю диких гусей. А сейчас шли с другой стороны, где раньше не были, там тоже высокий берег и, знаете, Марин, любимая наша северо-западная земля – плотный слой мха и лишайника (именно плотный, на песке), с разводами, где у лишайников и мхов разный цвет, и все в чабреце и в низкорослых песчаных травах, сухие уже под соснами маслята и сладчайшая полевая клубника (сладчайшая!). Земля на ощупь сухая – песок, чабрец, мох потрескивает под ногами. Берег и синяя, синяя вода. Вероника собирала грибы, а я сидела. На земле, на песке, на чабреце. И это был очень хороший вечер. Когда под ногами, под сандалиями – чабрец, чабрец, чабрец, богородская трава, так его еще называют.

Мне кажется, может, я ошибаюсь? Но в тот момент я почувствовала – о чем вы спросили у меня, о чем вы и в книжках своих говорите, и в письмах, и просто когда мы гуляли, на миг – а почувствовала.

Теперь о Любви. Про любовь к нашему зоопарку психоневрологических и наркологических диспансеров я писала, но есть и еще одна любовь: сегодня (и это не первый раз) принимали слепых и слабовидящих. Слепые нас тоже любят. А мы даем им – ощупью – представить-потрогать лося, косулю, волка.

Проносится лето, только с высоты Гаммы или рядышком с Ирмой и успеваю замечать. С Гаммы вижу васильки и ромашки, с Ирмой – лисички и овраги. Дни летят, а я никогда не думала, что буду жить в зоопарке. Так день за днем. Утро вроде бы одинаковое, те же заботы, но животные ждут и откликаются. Это, конечно, утешает. Все-таки осенью мне тридцать семь. Но какие-то успехи есть: я вырастила волчицу (большая часть моей жизни), аиста, гуся, осоеда, ращу лисенка. Ненамного отстала от Экзюпери (с лисенком), от Фарли Моуэта (с волком) и от Конрада Лоренца (с гусем).

При этом отдаю себе отчет, что так же важно для меня быть рядом с животными, как все-таки о них и написать. Давно я вам ничего не присылала, Марин. Но какая-то неведомая никому работа шла во мне. Купила себе новый простой, хороший фотоаппарат, а то прежние разгрызла Ирма.

Впечатлений много, но ведь я ношусь здесь со всеми зверями, как дикобраз, гремя иголками. Иногда нет сил и книжку открыть – сплю. А встаю рано – с петухами! (Черт бы их побрал!) Помощники, все очень много пьющие, перенимают у Вероники с Андреем звериный сленг. Так, собираясь к стоматологу, наша помощница Света сказала, вот, мол, иду лечить бивни.

А у нас осень, осень, осень. День разделен, как зебра, полосами: полоса солнца – дождь. Облака, синие могучие тучи, радуга, небо в ожидании журавлей. Вася (лис) – подосиновик, яркий, мягкий, освещенный солнцем на закате. Мышкует, копает личинки муравьев, пытается налету ловить стрекоз, роет норы, обожает их рыть, ловит бабочек, кузнечиков, мотыльков. Из травы (а трава высокая) скачет и тянет голову в мою сторону: где я? Понимаю, что четырехмесячному лисенку я не товарищ – годы мои уже не те. Не могу так скакать и прыгать. Падаю на прогулках с Ирмой, и тогда – нежный, встревоженно-внимательный взгляд волка над моей головой.

Вчера летели первые гуси: клин, клин, клин. Летели мощно, во всю ширь неба, вечером. Дни сейчас в основном туманные, и мгла. Темнеет рано, темное небо и по нему широкой такой дугой летели гуси поздно. Почти каждый день дожди. В лесу все в листьях. Ночью дождь стучит по окну, и ветки тоже. Хочется, как гусь, спрятать голову под крыло и думать. В дождливую погоду все гуси так сидят, упрятав клюв под крыло, как волки кончики хвоста к носу.

По выходным толпы школьников и вообще народу съезжаются на остатки осени. Васенька устает, все-таки он у меня не публичный, а осторожно-скрытный к чужим людям, и на прогулке по лесу он шел, шел, шел, присаживался и задумывался, смотрел на листья, а потом просто лег на дороге, свернулся клубочком и задремал. Я его на руки подняла погладить, он мне голову на плечо положил и спит. Прижался и даже немного обвис во сне. Такое со мной впервые, и я о многом подумала тогда, когда шла со спящим осенним лисом на руках.

Ну? Что вам дать послушать теперь? Как стекает дождь с елей, и как пахнет мокрая сосна? На реке нападали листья, в листьях скачет и играет плотва. Мы с Алексеем рассуждаем: сколько за эту осень поймали щук, не мало ли насолили груздей, хорошо ли цвел вереск, и главное – почему до сих пор не съездили за раками на Великую. Люблю смотреть, как он катит лодку по склону вниз к реке – лодка на специальной тачке с колесиками, – их тени, лодки и Алексея, отражает Савкина горка на закате.

Зашла в пустой и тихий музей, посмотрела на кресло Пушкина.

Все-таки удивительный у нас здесь мир – присутствие гения Пушкина все чувствуется! То у пастухов в поле найдем большой энциклопедический словарь, а то пошли за грибами с Вероникой и в окопе в лесу нашли машинку, вросшую в землю, в листьях, в мхе. Вот она, литературная тропинка – в глухом лесу в овраге, заросшем опятами осенними.

Отдымили, отгорели картофельные костры. Морозный, настоянный на листьях воздух остался от осени. В следующем письме, боюсь, уже будет время, когда вода начнет замерзать в следах Гаммы. Выпадет снег. Как в детстве Люся выводила вас ночью гулять по парку, смотреть на заснеженные деревья, улицы. И мы встанем, Господи, в конце концов, на лыжню…

Солнечный день, небо синее, мороз, в соснах я видела клеста.

Хидька «крутит» с китаянкой, китайской гусыней, и он счастлив. К вечеру снег подтаял: лед, и сверху вода. Гусь катается по воде на льду. Скользит на лапах. Так же, скользя, шлю новогоднюю весточку Марине. Я как язычник праздную только солнцестояние, поворот солнца на весну. К новому году спокойно отношусь, но с пониманием. Погуляла сегодня всех своих зверей. Ирмушке пожелала здоровья, и чтобы судьба ее волчья сама распорядилась и решила: будут у Ирмы щенки в этом году или нет. Не будет, и ладно. А будут – я девочку свою поддержу всегда. Может быть, Васеньку, лиса, весной, когда повзрослеет, отпустим в лес. Людей он боится, значит, есть шанс – освоиться и найти себе девчонку-лисичку по душе. Моня и все еноты угощены на славу. Лексус получил маленького пластмассового Деда Мороза, наш подарок с Петей. Уже его грызет.

Стекла заиндевели от мороза, в окно ничего не видно из-за инея, иней, подсвеченный от настольной лампы, сияет, как огоньки на елке. Мои бумажки, черновики, блокноты, карандаши – все пожевано и разгрызено, так Лексус познает мир.

И вот мы сидим и слушаем старинные песни, времен Антиоха Кантемира (попугаи у меня на плече!):

Наша жизнь коротка,Все уносит с собой,Наша юность, друзья,Пронесется стрелой!

И тут уж включаемся мы все – Ирма и попугаи, Хиддинк, Василий, даже Моня с Мартой: