Книга Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис

Приняв это решение, старый плут немедленно исчез, оставив своего сына Леонардо искать очередную драгоценную часть видения и завладевать им с помощью своего собственного искусства.

16

Школьником, лет в пятнадцать или шестнадцать, я познакомился с девочкой из младшего класса. Ей было тринадцать, она была необыкновенно хороша собой и казалась мне воплощением чистоты. Мне хотелось взять ее под свою защиту, и я стал постоянно оберегать ее, когда она находилась среди старших учеников. Мне и в голову не приходило как-нибудь воспользоваться ее невинностью, но она, похоже, неправильно истолковала мои знаки внимания. Однажды во время обеда мы над чем-то смеялись, как вдруг она наклонилась и поцеловала меня. Я был и удивлен, и тронут. Жест был подкупающий, но с ее наивной точки зрения он превратил нас в возлюбленных.

– Теперь ты мой, – уверенно заявила она, как будто говорила о чем-то неотвратимом, и поцеловала меня еще раз.

Я не знал, как сказать ей, что чувствую к ней совсем не то, что она ко мне, что она для меня ребенок. Побоявшись обидеть ее, я промолчал. Теперь-то я понимаю, что в сказанной правде было бы больше добра, чем в добрейшем обмане.

И я стал играть роль ее парня. Друзья смеялись у меня за спиной, я слышал, как они издевательски свистят и фыркают, когда мы с ней, держась за руки, выходили из школы, но стать парнем, оттолкнувшим ее, я не захотел. То время, когда я притворялся, что ухаживаю за маленькой девочкой, для которой стал романтическим героем, многому меня научило. Успев овладеть обычными любовными приемами мальчика-подростка – властью, перемежаемой время от времени пренебрежением, – я обязан был теперь проявлять к ней уважение. Как ни странно, это оказалось совсем нетрудно. В свои шестнадцать я был уже искушенным мальчиком, но она напомнила мне об идеальной любви, которую я представлял себе ребенком. Тот идеал я почти утратил, торопясь стать взрослым и предаться любви телесной.

Наш детский роман продлился недолго. Тем летом ее семья переехала, и нам пришлось пережить грусть расставания. Тем не менее эта тринадцатилетняя девочка произвела на меня неизгладимое впечатление. Я больше никогда в жизни не видел ее, но с тех пор узнаю ее во многих девушках, играющих роль женщины и жены. У каждой из них был образ меня, который соответствовал их девчоночьему идеалу. Увидеть меня настоящего или настоящих себя им не удавалось.

Каждый человек погружен в видение. У каждого видение зависит от того, как он или она воспринимает реальность. Видение человека заполнено множеством действующих лиц – родных, друзей, любимых, и каждый из нас видит в них какие-то особые черты характера. Эти люди оставляют отпечаток в наших чувствах, и мы по-разному взаимодействуем с каждым из них. Но взаимодействуем мы соответственно тому, как нам хочется их воспринимать, а не тому, кто они на самом деле. Откуда мы можем знать, кто они, помимо их придуманной роли в нашем собственном кинофильме? Жизнь, фильм, видение – все это создает и осуществляет сам смотрящий. Но посмотрите фильм вашего близкого друга – вы обнаружите в нем многих героев из вашей кинокартины, только они покажутся вам другими и чувства у вас вызовут совсем другие. Иначе будут выстроены диалоги, и основные события будут развиваться не так, как вы ожидали. В фильмах вашего отца, сестры, мужа или жены история будет рассказана по-разному. Роль, исполняемая вами в их видениях, может оказаться совсем не такой приятной, как вам бы хотелось, или не такой нелестной, как вы полагали. Ваш герой может оказаться в сюжете совсем не главным – или же, наоборот, иметь преувеличенное значение. Другими словами, вы можете не узнать себя в видениях окружающих вас людей.

У каждого свое видение своей жизни, оно не похоже ни на чье другое. Мы предполагаем, что у других такие же видения, как у нас, но это не так. Важно уважать чужие видения, даже если мы не согласны с тем, как в них истолкована реальность. Мы не можем никого заставить видеть жизнь так, как ее видим мы. Нам и не нужно, чтобы все снимали одинаковое кино, и нам незачем этого желать. У нас есть возможность каждое утро повернуть голову на подушке и увидеть любимого человека как будто в первый раз. Нам ведь хочется, чтобы нас воспринимали беспристрастно и непредубежденно – точно так же мы можем, ничего не ожидая и принимая человека таким, какой он есть, позволить его неповторимым чертам каждый раз вновь удивлять нас.

Все, кого я встречаю, видят меня по-разному, через призму собственного видения. Мнения людей обо мне имеют мало общего с тем, кто я есть на самом деле. В их глазах я могу быть героем или представлять угрозу. Невозможно определить, что такое «настоящий я» или «настоящие они». Наблюдая мальчиком за спектаклем, разыгранным на похоронах моего брата, и слушая, как люди исполняют ожидаемые от них роли, я понял, что все их разговоры, их позирование скрывали настоящую правду о них. Мы обычно составляем представление о человеке, едва успев бросить на него взгляд, и потом оно уже не меняется. Точно так же мы поступаем с самими собой, выбирая себе образ и затем усиленно стараясь ему соответствовать. Каждый день мы наряжаемся, словно идем на маскарад, – облачаемся в нашу браваду, в наши убеждения. Чтобы измениться, нам нужно увидеть собственное лицедейство. Мы можем начать понимать, что скрывается за словами, и, вместо того чтобы отвечать на слова и действия как автоматы, начать откликаться на них из нашей подлинной сущности.

Воспоминание о той тринадцатилетней девочке и сейчас трогает мое сердце. Какой непосредственной и веселой она была! Помню, с каким доверием она смотрела на меня, когда я говорил, как ловила каждое мое слово. Она была простодушна и бескорыстна, смех ее звенел как музыка, а от ее улыбки становилось светло на душе. Она не научилась еще обращать любовь против себя самой; надеюсь, этого с ней не случилось и позже. Ее чистота и очарование стали для меня уроком: они всегда есть в каждой женщине, не важно, ощущает она их в себе или нет.

Случилось так, что такой же звонкий смех я услышал несколько десятилетий спустя, вскоре после того, как мы разошлись с Дхарой и был расторгнут наш недолгий брак. Я отправился в Перу с большой группой учеников и в первый вечер в Мачу-Пикчу заметил женщину, танцевавшую вместе с другими в холле. Она двигалась в одиночку, чувствуя музыку и блаженно улыбаясь самой себе. Уже тогда она была хорошим видящим и умела создать в воображении тот мир, который был ей нужен, невзирая на окружавшую ее суету. Она раскачивалась под музыку, что-то, должно быть, развеселило ее, и я услышал прелестный смех влюбленной тринадцатилетней девочки. Я увидел ее такой, какой она была, – всего на мгновение, но мне стало ясно, что это мудрость, которую часто принимают за детское простодушие. В то мгновение я понял, что мир, который вообразила эта женщина, скоро станет для нее реальностью – ей нужно будет только поработать и опереться на силу своего намерения.

Такие ученики – те, кто соприкасается с видящим умом и готов выйти за его границы, – всегда были мне интересны. Это самые сильные видящие: они застенчивы, ничего не требуют, но вообразить способны все, что угодно.

Помимо пользы, приносимой моим ученикам, странствия в Перу и по другим местам силы были очень важны и для моего собственного развития. Автобусные поездки и путешествия по воде, ритуалы и обряды посвящения – все это помогало росту и моей осознанности.