Книга Дань кровью - Виктор Юнак

Забрели сюда в летние дни 1375 года после долгих скитаний и мытарств и Милко с Зорицей. Путь длиною в пару сотен километров длился для них полгода. Весь их вид и одежда выдавали в них пришельцев из Сербии. Одет Милко был в свою старую влашскую одежду — короткую широкую рубаху черного цвета с длинными рукавами, овально обрезанную вокруг шеи. Вместо пояса она была стянута веревкой. На ногах — глубокие мягкие сапоги. Крестьяне же Дубровника носили белую одежду.

Пару скитальцев встретили мощные стены, перемежаемые квадратными и круглыми башнями, бастионами и фортами. Их высота кое-где достигала двадцати двух, а толщина — пяти метров. Неправильный пятиугольник крепости то высился над морем, повторяя изгибы утесов, на которых были возведены стены, то выступал далеко в море, охватывая и охраняя гавань, то в самом угрожаемом месте поднимался в гору Срдж («Святого Сергия»), господствовавшую над городом, завершаясь башней-фортом, башней-ключом, открывающей доступ ко всей оборонительной системе города. Эта башня получила название Минчета, по имени патрицианского семейства Минчетичей, на земле которых она стояла. С материковой стороны укрепления особенно неприступны — высокие квадратные башни расположены близко друг к другу и вдобавок защищены извне цепью полукруглых предстений. Укрывшись за такими стенами, можно было чувствовать себя в полной безопасности.

Несколько дней бродили Милко с Зорицей по городу в поисках крова, пока, наконец, не удалось им снять угол в одном из полуразвалившихся домов на окраине Дубровника. За этот угол им пришлось отдать целых четыре перпера, почти половину их состояния. Как благодарила себя Зорица за предусмотрительность, за то, что она, уходя из дому, взяла эти деньги. Однако гораздо труднее было Милко найти работу: он ведь не умел ничего делать, кроме как пасти скот. А идти в ученики к какому-нибудь ремесленнику было поздно (кто бы взял себе в ученики двадцатидвухлетнего парня?), к тому же ученикам платили слишком мало. Да и вообще Милко уже не годился для роли «мальчика для битья», каковыми были на первых порах все ученики.

Наконец Милко удалось устроиться на судоверфь переносчиком грузов. Плата здесь была невелика, но на нее вполне можно было перебиваться двоим, к тому же работа была постоянной, хотя и физически изматывающей. Но Милко это не пугало. За четыре с лишним месяца он втянулся в свою простую, но тяжелую работу, которая могла быть и днем, и ночью: все зависело от закупщика будущего судна, от прибывшего торговца и от воли непосредственного работодателя.

Зорица же нанималась на поденную работу в разные дома, и патрициев, и знатных горожан: стирала, присматривала за детьми. Не было, казалось, более счастливой семьи, чем эта. В редкие свободные вечера они шли на берег моря и под легкий шум прибоя, обнявшись, мечтали о том, что у них родится сын, что будет он сильным и умным, что они разбогатеют и построят себе дом где-нибудь в предместье Дубровника, что потом у них появится еще много-много детей…

30

После победы в Марицкой битве султан Мурат не спешил диктовать свои условия Сербии. Понимал, что еще время не приспело. На Марице была разбита только малая часть сербского войска. Братья Балшичи, князь Лазарь Хребелянович, Вук Бранкович, а с ними еще и боснийский бан Твртко, объединившись, могли разбить любое войско, даже его, Муратово, которому, пожалуй, в то время и не было равных на Балканах. Потому целые десять лет и не казал он носу в сербские земли. Довольствовался малым, если, конечно, все его завоевания семидесятых годов можно назвать малыми — Византия, некогда могучая империя, превратилась в небольшую область, узким кольцом окружавшую свою гордость — Константинополь. Новый император, Андроник IV Палеолог, летом 1374 года, не без помощи османов, сверг своего отца, Иоанна V, и бросил в темницу вместе с братом Мануилом, а сам тут же признал себя вассалом турецкого султана. Раздробленное Болгарское царство также не могло противостоять захватническому порыву Мурата — болгарские города падали один за другим и болгарскому царю Александру Шишману не оставалось ничего иного, как в 1375 году запросить у султана мира и вассальства. Отнял Мурат у Мануила Палеолога и Серры, и ряд других, некогда греческих, городов, присоединенных Душаном к Сербии.

Не нужно было быть слишком мудрым, чтобы понять — все эти завоевания делались ради главной цели — похода на Сербию. И князь Лазарь предпринимал различные попытки, делал все, что было в его силах, чтобы, с одной стороны, отдалить саму возможность этого похода, а с другой стороны, собрать вокруг себя союз великашей, готовых встать на пути турецких завоеваний. В своих сербских союзниках князь Лазарь был уверен — после жестокого поражения братьев Мрнявчевичей все поняли, что в одиночку с османами не справиться. Уверен он был и в бане Твртко — уже не раз судьба проверяла их дружбу и союзничество, и ни разу они друг друга не подводили. Но князь Лазарь хотел большего — привлечь к борьбе с османами на свою сторону и Византию, пока Мурат окончательно не проглотил ее. Но как это сделать? Ведь между Сербией и Византией лежал не политический, а гораздо более существенный в те времена церковный разрыв, который удалось в какой-то степени сгладить незадолго до смерти деспоту Углеше, но который окончательно так и не был преодолен.

А может быть, привлечь к союзу болгарских Шишманов? Они хоть и стали вассалами султана, но не откажутся опять пощекотать ему нервы. А впрочем, в таких союзниках толку мало…

Такие вот нелегкие думы одолевали князя Лазаря в тот момент, когда ему доложили, что к нему прибыл некий святогорский старец Исайя и просит князя принять его.

— Что за старец? — поднял глаза на логофета князь.

— Поговаривают, что сей бывший хилендарский монах — исихаст[22], один из первых учеников Григория Синаита.

— Что ему надобно?

— Не говорит. Требует встречи с тобой, пресветлый князь, для важной беседы.

— Впусти, — кивнул князь.

Все придворные знали о такой слабости князя, как душеспасительные беседы с монахами, и потому появление последних в замке князя в Крушеваце не вызывало уже удивления и беспокойства. Однако старец Исайя был монахом особым, не зря же он появился у князя в разгар таких тяжких раздумий. Да и сам князь Лазарь, едва увидев сухую фигурку Исайи, тотчас узнал его. Это был тот самый старец, который вещал народу на ярмарке о разгроме сербского войска на реке Марице и убивался по тому поводу, что не осталось более на сербской земле князей храбрых.

Остановившись посреди палаты, старец прижал руку к сердцу и, приветствуя князя, чуть склонил голову:

— Превозвышенный великий князь всей Сербии, премудрый, премужественный, в Господе премилый и возлюбленный господин и сын бренности нашей, да будет в царствии твоем изобилие благодати, мира и милосердия Божьего, — Исайя поднял голову и взглянул на князя. — Toe же обилие благодатей и милосердия Божьего и супруге твоей, превозвышенной княгине всей Сербии, премудрой и чадолюбивейшей среди женщин.

— С чем пожаловал ко мне, старец? — Князь Лазарь окинул Исайю с ног до головы тяжелым взглядом, и тот, словно от тяжкого бремени, согнулся до земли.