Книга Слеза чемпионки - Ирина Роднина

Но ту первую минуту знакомства с горой я очень хорошо запомнила. Дороги почти не видно. Я не понимаю, как и по каким ориентирам наш водитель едет вперед сквозь непроглядную тучу. Наконец мы подъехали к дому, внесли спящих детей, разложились, легли сами. А когда утром проснулись, все вокруг утопало в снегу. Пришли нас поприветствовать сотрудники Центра, потому что хозяин уехал на чемпионат мира. Мне сказали: обживайтесь, осваивайтесь, посмотрите, что вокруг, у вас есть несколько дней и нет никаких дел, пока хозяин не приедет. Мы начали осваиваться в Америке.

У нас первые дни машины не было. И мы буквально из окна Америку разглядывали. Когда мы первый раз услышали по телевидению, что идет большой шторм, мы так потом хохотали, потому что «большой шторм» означал всего лишь снег. По нашим понятиям, просто падает снег, для них это — шторм. Снег шел несколько дней, и у нас на балконе выросла гора метра в полтора.

Наконец я встретилась с хозяином Центра мистером Пробстом.

Этот человек входит в число тех нескольких людей, о которых я могу сказать: в моей жизни они изменили очень многое. Каждый из них стал для меня неким ориентиром. В первую очередь, это Станислав Алексеевич Жук. Второй в этом списке, конечно, Сергей Павлович Павлов. Следующие — Петр Степанович Богданов и Уолтер Пробст. Все четверо многому меня научили и как могли предостерегли от некоторых неправильных шагов в жизни. И даже когда я их не слушала, то, что они мне говорили, потом оказывалось совершеннейшей правдой. Может, не случайно все они были мужчинами, которые во многом меня оберегали. Чего я не могу сказать ни о ком больше, с кем меня сводила жизнь. Потому что по большому счету меня мало кто оберегал, кроме этих людей. Я не говорю о родителях, потому что родные люди — это совершенно другое.

Я хочу назвать имена еще двух мужчин, хотя они стоят несколько в стороне: Фрэнк Кэрол и Карло Фасси — два великих тренера. Я работала с ними на одном катке, и они многому меня научили. Как ни странно, прежде всего фигурному катанию. Как его понимают в Америке, как его понимают в мире. Научили, как профессионально работать, научили профессиональным взаимоотношениям между тренерами, между тренером и спортсменом, между тренером и клубом или администрацией катка. Этого мы дома не проходили. У нас все было построено на другом уровне. Научили меня понятию профессиональной этики, отношениям тренеров и спортсменов — это вообще из области фантастики. Мы еще очень далеко от этих понятий. Так что Фрэнк и Карло, честно говоря, просто научили меня, как полагается работать. Причем как учили? Если я сама не спрошу, ничего не подскажут. Там никакие знания просто так, бесплатно, не раздаются.

Кстати сказать, Жук по этому поводу говорил то же самое. Именно он был первым, кто объяснил, что есть какие-то вещи, которые ни за одну тренировку, даже за неделю, спортсмен никогда не выучит. Я могу совершенно спокойно эти тайны понемногу раскрывать, зная, что изучение данного элемента — длительный процесс. Оно берется не мозгами, а рефлексом, твое тело должно привыкнуть к новым движениям. Поэтому какие-то элементы можно совершенно откровенно показывать, зная эти премудрости. Иными словами, есть какие-то секреты в работе, которые я совершенно спокойно могла открыть спортсмену, но ни в коем случае не должна показать тренеру. И наоборот, существуют темы, по которым я совершенно откровенно могу разговаривать с тренером, но бестолку их обсуждать со спортсменом. Это и есть те профессиональные нюансы, которые у нас пока не зародились. Взаимоотношения не те.

Неправильно думать, что если б наш спорт стал профессиональным, то и взаимоотношения между людьми в нем тоже перешли на профессиональный уровень. Спорт у нас давно профессиональный. Уже с шестидесятых-семидесятых годов, то есть с советских времен, мы работали довольно профессионально, другое дело, что отношения в обществе остались еще советскими. Дело не в фигурном катании, общество целиком пока не готово к таким «производственным отношениям». Особенно в конкурентной среде. Поэтому у нас и бизнес так своеобразно строится. Многолетняя дружба людей рушилась, семьи рушились, и только потому, что у нас не существовало такого понятия, как профессиональная этика, то есть профессиональное отношение к труду и к коллективу.

Район, куда мы попали на временное жительство, оказался фантастическим по красоте. Прежде всего, искусственное озеро, созданное с помощью естественных источников, они его наполнили водой из родников. Чистейшая, прозрачная и очень холодная вода. Ему чуть более ста лет, называется оно Лейк-Аэрохетт, то есть озеро Наконечник стрелы. Мне рассказывали, что когда-то берега озера облюбовали итальянские мафиози. Потому что эта местность — недалеко от границы с Мексикой, а Калифорния — штат, где в начале века запретили алкоголь, табак и проституцию, последняя под запретом до сих пор. Дорога из Лос-Анджелеса доходила только до озера, любое дальнейшее передвижение — только по воде, на лодке или катере. Поэтому если появлялась полиция, то успевали всё убрать, уничтожить, спрятать. Таких историй о нашем озере — множество.

Озеро не только красивое, но и удивительное своим местоположением, потому что это южная часть Калифорнии. В общем, там три озера. Лейк-Аэрохетт, Биг-Бэр и Лейк-Грегори. Они между собой не связаны, и вот еще что удивительно: Лейк-Аэрохетт — одна природа, но отъехали от него, и через двадцать-тридцать минут Биг-Бэр — абсолютно наша Карелия. Кстати, на его берегу поселилось очень много выходцев из еще царской России, эмигрантов первой волны. Там валуны, сосны, ели. Там хорошая рыбалка и есть горнолыжные спуски.

Наше озеро — это дорогое место, поскольку достаточно известное, вода самая чистая — и, как следствие, самые большие ограничения и запреты. Например, лодку не каждый может спустить на воду, рыбу могут ловить только те, кто проживает на наших берегах. А в озере водится очень много рыбы, Сашка ее ловил до дури. Ловил — отпускал, ловил — отпускал. Уже невозможно мне ее было жарить. Пару раз приходили инспекторы, проверяли, правильно ли мы живем. Местные жители садились на катер и ехали в единственный в округе «Макдоналдс». При том, что вокруг озера туда значительно быстрее можно было проехать. Но на катере имеют право передвигаться только те, кто живет в «коммюнити», у кого есть свой причал. А один только причал стоит от тридцати тысяч долларов. Я, конечно, могу его кому-то сдать в аренду, но надо долго регистрировать бумаги, и сделать это довольно сложно. В общем, такая система, чтобы чужих не допускать до берега.

Там шла совершенно особенная летняя жизнь. Городок, где все хорошо друг друга знают, потому что один банк, одна почта, всего два места, где можно выпить хороший кофе. Одна начальная школа, одна средняя и одна хай-скул. Неподалеку, на Лэйк-Грегори, тоже есть начальная школа. И на Биг-Бэр есть еще одна хай-скул. Число жителей не постоянное, потому что многие используют свои дома только летом или в зимние отпуска, то есть в курортное время. Дома обычно на пять, а то и восемь спален. Деться особенно некуда, и в субботу-воскресенье у меня дома иногда ребят восемнадцать ночевали. Все приходят с подушками и спальными мешками. Или Сашкины друзья, или Аленкины школьные подружки. В следующие субботу-воскресенье мои точно так же с подушками и мешками перебираются к друзьям.