Книга Русский Египет - Владимир Беляков

В январе следующего, 1998 года в Каир приехал на гастроли Государственный академический ансамбль народного танца под руководством Игоря Моисеева. Когда выступления ансамбля в Каирском оперном театре подходили к концу, я решил встретиться с великим маэстро.

Пока шел концерт, Игорь Александрович за сценой занимался любимым делом — играл в шахматы с кем-то из своих сотрудников. За пару дней до этого, 21 января, ему исполнилось 92 года, и египтяне под гром аплодисментов публики выкатили на сцену огромный торт со свечами. Я робко представился. Моисеев отложил шахматы, поправил свой неизменный берет и сказал:

— Ну что же, я к вашим услугам.

Первым дедом я спросил маэстро, бывал ли он раньше в Египте.

— Да, трижды, — ответил Игорь Александрович. — В первый раз — в 1957 году. Между прочим, познакомился тогда с интереснейшим человеком — египтологом Александром Николаевичем Пьянковым. Он ходил буквально на все наши концерты. Пьянков водил меня в Египетский музей, причем читал древнеегипетские иероглифы так же легко, как мы с вами читаем газету. Потом посоветовал обязательно съездить в Луксор, посмотреть гробницу Тутанхамона. Я его послушал. Ведь именно Пьянков расшифровал иероглифы в этой гробнице.

О Пьянкове я слышал и раньше, но знал о нем ровно столько, сколько было написано в солидном американском путеводителе по Египту «Блю гайд»: «Пьянков Александр, русский (1897–1966). Специализировался в области филологии и религии. Предложил новую концепцию понимания текстов в гробнице Тутанхамона».

— Как же Пьянков попал в Египет? — спросил я у Моисеева.

— Во время революции 1917 года он был во Франции, — ответил Игорь Александрович. — Когда начинается революция, то обычно со всеми, кто находится за границей, происходит одно и то же. Это я слышал от многих. Они не поняли, что это революция, решили, что это просто какой-то военный бунт. Пройдет — и мы вернемся. Ну а позже Пьянков перебрался из Франции в любимый им Египет.

— И что, даже не думал вернуться на родину?

— Не только думал, но и мечтал, как многие эмигранты. Когда он просился, его не пускали. После смерти Сталина ему разрешили вернуться. Ведь такой ученый мог бы Россию только украсить. Но Александр Николаевич не поехал. «Я уже старый, я уже никому там не нужен, — говорил он мне. — Теперь уже перегорело все».

Рассказ Моисеева раззадорил меня, и я отправился в расположенный неподалеку от корпункта Немецкий археологический институт. Спросил о Пьянкове его директора, профессора Райнера Штадельмана.

— Пьянков был не просто хорошим ученым, — живо откликнулся Штадельман. — Он был выдающимся исследователем. Ему мы обязаны переводом и комментариями текстов, начертанных на стенах царских гробниц.

— А можно мне поискать в библиотеке института материалы о Пьянкове?

— Конечно!

В библиотеке я нашел многочисленные труды Пьянкова и несколько статей о нем. Они стали хорошим дополнением к тому, что рассказал мне Игорь Моисеев. Так сложилась стройная картина нелегкой судьбы русского ученого, оказавшегося не по своей воле вдали от Родины.

Александр Николаевич Пьянков родился в Санкт-Петербурге 18 октября 1897 года. Мальчишкой увидел в Эрмитаже выставленную там временно, до открытия Музея изящных искусств в Москве, коллекцию египетских древностей Голенищева — и «заболел» Древним Египтом на всю оставшуюся жизнь. Окончив гимназию, Пьянков поступил на восточный факультет Петербургского университета. Но вскоре Первая мировая война превратила его из студента в солдата. Вместе с русским экспедиционным корпусом Пьянков был переброшен во Францию. Там он и узнал о революционных событиях в России 1917 года.

Когда экспедиционный корпус распустили, Пьянков решил осуществить свою мечту — стать египтологом. Поступил в Сорбонну. Как отличному студенту ему предоставили в 1920 году стипендию в университете Берлина, где Пьянков изучал древнеегипетский язык у знаменитого филолога Эрмана. Спустя четыре года он вернулся в Париж. Начал готовить в Сорбонне докторскую диссертацию, а параллельно выучил турецкий, арабский и персидский языки. После защиты диссертации в 1930 году Александр Николаевич был зачислен в Институт Византии в Париже.

Русский египтолог так и прожил бы, наверное, всю свою жизнь во Франции, где в 1936 году он получил гражданство, если бы еще одна мировая война вновь не изменила его судьбу. В 1939 году Пьянков был мобилизован во французскую армию, но через год уволен в запас по состоянию здоровья. Спасаясь от фашистской оккупации, он уехал в Египет — да так и остался там.

В Каире Пьянков поступил во Французский институт восточной археологии, где работал когда-то Голенищев. Вскоре он взялся за перевод текстов, начертанных на стенах царских гробниц. Эта работа сделала русского ученого знаменитым. Его предшественники пытались переводить эти тексты, опираясь только на филологические знания. Пьянков доказал, что познать их по-настоящему можно лишь в контексте религиозных верований древних египтян.

— Какая из работ Пьянкова наиболее известна? — спросил я профессора Штадельмана, когда библиотекарь положил мне на стол несколько книг Александра Николаевича.

— Вот эта, — ответил немецкий ученый, взяв в руки толстую, большого формата книгу в картонном чехле — «Саркофаги Тутанхамона». Издана в Нью-Йорке на английском языке в 1955 году. — Но хорошо известны и другие его труды, — продолжал Штадельман, перебирая книги. — «Гробница Рамсеса VI», «Пирамида Унаса», «Мифологические папирусы». Он хотел обобщить свои исследования в книге «Тексты пирамид», но не успел.

Летом 1966 года Пьянков поехал в Брюссель навестить родственников. Там он и скончался 20 июля от сердечного приступа.

«Надо было знать Александра Пьянкова, ценить всю прелесть бесед с ним, его разум, вечно занятый решением фундаментальных проблем, вечно направленный на поиск, на более широкое осмысление вселенной и человечества, которому он посвятил жизнь, чтобы понять, какого ученого мы потеряли, какого духовного богатства лишились», — писал о нем французский египтолог Франсуа Дома.

Пьянков был действительным членом Французской академии наук, получил за свои исследования серебряную медаль. Но, несмотря на столь лестное признание, он, по словам Дома, оставался простым и бескорыстным человеком. «Он был скромен и не выносил, когда о нем говорили, и поэтому, быть может, многие прошли мимо него, не оценив», — писал французский ученый.

Игорь Александрович Моисеев оценил Пьянкова — и рассказал мне о нем. Ну а я посчитал своим долгом по возможности дополнить этот рассказ и представить его читателям, ибо Александр Николаевич Пьянков остался в памяти своих коллег русским ученым, и было бы несправедливо и непростительно, если бы о нем не узнали наконец соотечественники.

Как, впрочем, и о Владимире Михайловиче Викентьеве — русском профессоре египтологии Каирского университета. Генеральный секретарь Высшего совета древностей Египта профессор Габалла Али Габалла был учеником Викентьева, как и предшественник Габаллы на этом посту профессор Али Хасан. Причем оба очень хорошо отзывались о своем покойном учителе — и как о преподавателе, и как о человеке.