Книга Секта - Микаэль Крефельд

– А ты как думал? – спросил Томас, глотая комок в горле.

– Извини уж, что я оказался таким негостеприимным хозяином. – Он похлопал себя по карманам, извлек из одного пластиковую бутылочку и с улыбкой продолжил: – Вернее сказать, забывчивым – забыл, зачем шел.

Отвернув крышку, он приставил горлышко к губам Томаса, и тот с жадностью стал пить тепловатую воду. Якоб Месмер немного отодвинул бутылочку, так что Томасу, чтобы пить из нее, пришлось вытягивать шею. Скотч врезался в шею, но он торопился выпить как можно больше.

Якоб Месмер засмеялся:

– Смотрите-ка, он пьет, как бессловесное животное, как собачка!

Наконец Якоб Месмер выпрямился, завинтил пробку и спрятал пустую бутылочку в карман. Взглянув сверху на Томаса, он провел рукой по его вспотевшему лбу и отер руки о рубашку.

– И какой же, интересно, бес в тебе сидит? Ненависть? Алчность? Зависть? Страх? Месть?

Хотя ему только что дали напиться, Томас все равно чувствовал, что во рту у него пересохло, затем ощутил горечь, и ему показалось, что у него распух язык. В горле сильно запершило, и он закашлялся.

– Ну вот и бес зашевелился, это уже видно. Но который? Которого из них наслал на тебя Вельзевул?

Голос Якоба Месмера звучал словно откуда-то издалека, а когда Томас поднял глаза и увидел его в ореоле мерцающего света, он вдруг показался ему невероятно высоким.

– Чем это… чем ты меня напоил?

– Святой водой, святой водой, чтобы показать тебе беса.

– Ах ты, скотина, – услышал Томас собственный голос, тоже как будто издалека. Он начинал догадываться, что с ним произошло. – Ты даешь своим ученикам отраву.

– Грибы указывают путь, и некоторые лучше, чем другие.

– Ты отравил Лизу. Так вот почему она причинила себе вред.

– В Лизиной повторной одержимости я не виноват. Она была в безопасности, когда мы показали ей беса. Она сама за это благодарила. Никто не мог предвидеть, что она по слабости духа совершит такой безумный поступок. То была Божья воля. Я считаю, что Господь покарал ее за грехи.

– Беньямина ты опоил тем же ядом?.. Ты потому и повел меня на экскурсию, чтобы он успел подействовать?

– Я никого не опаиваю ядом… При помощи святой воды я просто заставляю бесов выходить наружу, чтобы они стали видимы. Вот для чего это делается. Бог создал бесов, чтобы человек извлекал уроки из своих проступков. В Евангелиях это написано черным по белому.

– Но зачем же ты дал Беньямину погибнуть? Зачем удерживал меня? Ты же знал, что это плохо кончится.

– Тебе не дано увидеть общую картину, так что довольствуйся малой частью. – Он наклонился к Томасу.

Зрение Томаса воспринимало окружающее в искаженном виде, и он испуганно отдернул голову. Лента на шее натянулась, и он чуть не задохнулся.

– Надеюсь, ты переживешь встречу со своим бесом. Не всем членам нашей общины так повезло, и их уделом стало удобрить собою почву. Бесы бывают порой так же сильны, как грибы, которые выманивают их наружу. Но если ты выживешь, мы с радостью примем тебя в общину, ты станешь одним из избранников Божиих.

Томас опустил взгляд и увидел на себе драный синий комбинезон. Не зная, галлюцинации ли это, он все же понял, что кошмар только начинается.

56

Томас закрыл глаза, силясь отогнать от себя страх перед тем, что его ожидало. Нужно было успокоиться и не поддаваться панике. Он горел, как в лихорадке, и одежда на нем стала мокрой от пота. Как он ни зажмуривался, ему казалось, что даже сквозь закрытые веки проникает пурпурный свет. Надо успокоиться, глубоко вдохнуть носом и медленно выпустить воздух.

Против воли его мысли все время вращались вокруг Лизы и тех увечий, которые она себе причинила. До чего же нужно довести человека, чтобы он попытался покончить с собой при помощи каустической соды! Он вспоминал Беньямина и комбайн, кровавую тучу, возникшую в лучах прожекторов, когда лезвия кромсали его тело. Тот же цвет стоял у него сейчас перед глазами. Стоп! Не думать об осколке стекла, который принес Кевин и который сейчас лежал тут, под ногами. Не думать о том, что он мог бы нанести себе увечье. Он пытался успокоиться, говоря себе, что, какой бы отравой ни опоил его Якоб Месмер, он выживет. Это то же самое, как если бы он напился, ничего особенного, и, каких бы это ни вызвало кошмарных видений, ему нужно сосредоточиться на том, что все это неправда.

Открой глаза. Он не знал, откуда донесся голос, это скорее было похоже на мысли вслух. Открой глаза на то, что сейчас будет происходить. Он послушно выполнил приказание и заморгал. Он был в теплице один, сквозь грязные стекла лился дневной свет. Он мерцал, как в стробоскопе, и было трудно сфокусировать взгляд. Стены и потолок помещения двигались в такт его дыханию, они то раздувались, то втягивались внутрь. Если задержать дыхание, движение прекращалось, но стоило вздохнуть, как они снова начинали двигаться, все время меняя цвет и размер, а скоро зазвучал хор голосов, говорящих на языках. Звуки голосов его испугали. Он закрыл глаза, но, казалось, продолжал видеть сквозь сомкнутые веки. Присоединяйся! Присоединяйся! – внятно пробивалось сквозь бормотание. За стеной по небу с бешеной скоростью неслись облака. Дневной свет сменялся тьмой, тьма – дневным светом. Он чувствовал, как несется самое время. В долю секунды мелькали недели, месяцы, годы. У него было ощущение, словно время раскручивается все быстрей и быстрей, пока вдруг перед ним не возникла Ева. Тут он понял, что время действительно открутилось вспять. Вернулось к тому утру три года назад, когда он попрощался с ней, уходя, не подозревая, что это будет в последний раз. Их последняя встреча при жизни прошла в рутинных утренних делах: чашка кофе, полбутерброда с сыром в промежутках между сборами на работу. Торопливый взгляд, брошенный мимоходом, и такой же беглый поцелуй, перед тем как выйти за порог. Мысленно оба были уже на службе, погруженные в текущие дела. Он плакал, глядя на стоящую перед ним Еву. Он заметил пятна крови на ее блузке, и, хотя она стояла к нему лицом, он знал, что ее затылок – одна сплошная кровавая рана. Это была мертвая Ева. Та, которую он столько раз на протяжении этих лет, мучаясь как проклятый, старался пробудить к жизни. Он потянулся, чтобы дотронуться до нее, но не смог – не пускали путы. Он пытался что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова, вырывались только рыдания. Он слышал голос Евы, хотя губы ее не шевельнулись. Она спрашивала его: неужели он ее забыл. Говорила, что для мертвых – это самое ужасное. Что на том свете есть особое место, где находятся позабытые покойники. Бессловесное место, серое и холодное, где живет только одиночество. Он пытался объяснить, что не забыл ее и никогда не забудет. Она ему не поверила, но сказала, что это ничего, что, мол, хорошо понимает, как трудно удерживать память. Он продолжал уверять ее, что никогда не забудет, что всегда будет ее любить. Ты обещал отыскать его – того, кто меня убил. Она не упрекала его, просто констатировала.