Книга Каллиграф - Эдвард Докс

В конечном счете, я считаю, что именно Джон Донн соблазнил ее. По крайней мере, это он нанес самый последний, сокрушительный удар. Пренебрегая пустячным барьером разделяющих нас четырех столетий, он простер вперед свой неутомимый, ненасытный разум и завоевал ее с первой попытки с легкостью и шармом, с блеском истинного мастера.

Я двигался быстро, это правда. В течение следующих десяти минут, в спальне, я, без сомнения, мог бы обойти его. Но он всегда опережал меня: великий профессионал, показывающий, как надо действовать.

– Это здесь ты работаешь? – она вглядывалась в полумрак…

– Да, – я включил боковое освещение.

– Боже мой. Я не догадывалась, что ты пишешь перьями. И все эти краски и чернила – и золото.

– Это золотые листы, для золочения.

Она обернулась ко мне, стоявшему в дверном проеме с бокалом шампанского в руке, а потом прошла к окну.

– Это твой мольберт?

– Что-то вроде. Это чертежная доска.

– Над чем ты работаешь в данный момент? Могу я взглянуть?

– Конечно, – я подошел к ней ближе, осторожно развернул доску так, чтобы она смогла увидеть лист рукописи.

И клянусь, клянусь, клянусь: это было чистое совпадение, что на столе лежало именно «С добрым утром!». У меня в душе что-то дрогнуло. Я хотел прокомментировать работу, чтобы отвлечь ее от того, что она как раз собиралась прочесть, – или, по крайней мере, смягчить неловкость. Но, на мгновение, мое желание увидеть, как она воспринимает мою работу, превозмогло смущение по поводу самого стихотворения, и я снял защитный лист, закрывающий текст.

– Господи, Джаспер! – Она была откровенно поражена. – Я и представить себе не могла, что это так красиво. По-настоящему красиво.

До дней любви чем были мы с тобой? Нас будто от груди не отлучали. Иль тешились мы детскою игрой, Или в Пещере Семерых[88] мы спали? Но было это все ничем для нас, — Я красоту увидел в первый раз В тот час, как встретил взгляд твоих желанных глаз.

А нынче «С добрым утром!» говорим Мы душам, в страхе замершим смятенно; Любовь весь мир…[89]

– Это aubade, – сказал я.

– Что это значит?

– Стихотворение, обращенное к рассвету.

Возможно, я поцеловал ее, чтобы она не читала дальше. Я не мог перенести это ощущение: когда мы стояли рядом в молчании, скользя взглядами по строкам.

Она ответила на мой поцелуй.

Но отдадим должное Донну: она дочитала стихотворение до конца, прежде чем занялась со мной любовью.

Часть четвертая

18. Сон

Любовь моя, когда б не ты, Я бы не вздумал просыпаться: Легко ли отрываться Для яви от ласкающей мечты? Но твой приход – не пробужденье От сна, а сбывшееся сновиденье; Так неподдельна ты, что лишь представь — И тотчас образ обратится в явь. Приди ж в мои объятья, сделай милость, И да свершится все, что не лоснилось.[90]

Познакомьтесь со мной, обновленным!

Забудьте обо всей чепухе насчет моих странностей и того, что нормальная жизнь удручает меня. Это все полная чушь. Думаю, я страдал помешательством или чем-то в этом роде. Синдром Джексона – настоящий убийца – лишает человека чувства перспективы, смущает разум…

Поразительно, что женщина способна сделать с мужчиной!

Поистине удивительно. Но вот, пожалуйста, вы никогда не сможете представить себе это, пока с вами не произойдет то же самое. А когда оно произойдет… о, боже. Мне искренне жаль тех, кто может так и не встретить своего единственного человека. Только вообразите это! Бедняжки.

И знаете что?

Несмотря ни на что, я тоже оказался Правильным Парнем. Это так. Несмотря на все прошлые безобразия, случилось так, что Дж. Джексон, эсквайр, известный спорщик и эпикуреец, захотел получить весь пакет услуг, предоставляемых современной жизнью: подружкаплюсмашинаскрутойзвуковойсистемойДизайнерскиеочкибейсбольнаякепкавоскресноеприложениесчетвбанкевыходныеобедывечеринкипродвижениепослужбеженабеременностьответственностьдетидомпобольшехорошаяшколапрофессиональноепри знаниесоседиучастокдляотдыхапенсиявнукивто роймедовыймесяцледянойпокойсмерть.

Я знаю, знаю. Дляменя самого все это оказалось большим шоком. Но теперь все по-другому. Больше никаких каллиграфических попоек с приятелями-художниками или политическими радикалами; долой диссидентов, бунтовщиков и всех, кто занимается подрывной деятельностью; долой атеистов, анархистов и протестующих; я мечтаю как можно скорее прильнуть к пышной груди традиционного общества. Никогда больше захватывающей дух банальности западного либерального капитализма не удастся лишить меня воли к жизни. Ничего подобного. Дайте мне лист бумаги: давайте посмотрим еще раз, что происходит в нашем маленьком, старом мире.

Что происходило? Я, Она, Это. Вот что происходило. И никаких ошибок. Двадцать четыре, семь. Я, Она, Это – и, в основном, Это. Что я могу сказать? Бывало долго. Бывало коротко. Бывало медленно. Бывало быстро. Это могло быть чувственным и нежным, Это могло быть грубым и плотским. Это было изощренным, Это было примитивным. Это было в одежде и без одежды. Это было запланированным и неожиданным. Это было суперактивным и ленивым. Это было зависимостью, манией, одержимостью. Это было импульсивным, жестким, увлекательным. И Это стояло на пути у всего остального. Но кого по-настоящему заботит белиберда вроде всего остального? Вас нет. Меня нет. Никого не заботит. Когда доходит до Этого, все остальное может катиться ко всем чертям.

Ух. В течение нескольких следующих недель я безмятежно признавал, что выбраться из постели никак не удается. И не то чтобы мне было так уж трудно просыпаться. Нет, проблема заключалась в том, что каждый раз, осознавая себя, я осознавал и ее присутствие.

Так я и лежал, просто еще один парень, выброшенный из глубин сновидений на скалистые берега бодрствования – зевок, потягивание, глаза открываются и, боже мой: она здесь. Рядом со мной во всей своей прекрасной реальности.

Так неподдельна ты, что лишь представь — И тотчас образ обратится в явь.

Положа руку на помятое, но все еще бьющееся сердце, должен сказать: я не уверен, что происходившее между нами, особенно вначале, можно было назвать «счастьем». (И, в любом случае, если уж говорить о прилагательных, «счастливый» – безусловно, одно из тех слов, что чаще всего применяются задним числом, в отличие, например, от «разгневанный» или «расстроенный».) Однако, оглядываясь назад одну вещь я могу сказать – причем довольно уверенно – во всем этом было очень мало (если вообще что-то было) проявлений истинной натуры Мадлен.