Книга Ненависть - Джулия Баксбаум

— И эту тоже. Она бы произвела на него впечатление. Знаешь что? Я думаю, праздники тяжелы для всех. Мы все разыгрываем одно большое шоу. Праздники — это замысловатый способ сказать всему миру, что у тебя все хорошо. Если у тебя есть кому делать подарки и есть вечеринки, на которые можно пойти, значит, в жизни у тебя все в порядке, верно?

— Думаю, да.

— Ты когда-нибудь видела, чтобы кто-то смеялся на похоронах? — непонятно почему спрашивает меня Рут, и я начинаю подозревать, что она каким-то образом узнала, как я себя вела со своими друзьями после поминок по моей маме. Когда мы хохотали в углу, истерически и пронзительно, потому что больше ничего не умели делать.

— Да. — Поскольку это Рут, я рассказываю ей подробнее. — После похорон мамы я смеялась. И что удивительно, это действительно казалось забавным. Даже веселым. Происходящее было настолько нелепо, что могло быть только комичным.

— Вот именно. Я думаю, что люди занимаются тем же на праздниках. Они тщательно обставляют их индейками, умными подарками, литрами яичных коктейлей и хохочут, хохочут, но в конце концов все равно встают из-за стола и исчезают. И приходится либо смотреть на пустые стулья и смеяться, либо не садиться за стол вообще. Я бы скорее выбрала последнее, — говорит она решительно, словно выносит свой вердикт. Виновен или невиновен.

— Вы имеете в виду, что мне пора занять место на празднике?

— Да, но я также хочу сказать, что этот смех в итоге обязательно превратится в настоящий, если ты позволишь этому случиться. И не нужно бояться. Ты должна бороться за это. И всегда будут пустые стулья, ничего не поделаешь. Эмили, я должна тебе кое-что сказать, — заявляет вдруг она, и я думаю: «Ну вот, она собирается сообщить мне, что умирает».

— О’кей. — Я набираю побольше воздуха, чтобы успокоиться. «Все будет в порядке. Ты справишься. Ты делала это и раньше».

— Джеку становится все хуже. Я думаю, мы его теряем. — Я сбита с толку. Я знаю, что мы теряем дедушку Джека; я видела, как он исчез. Но я все же хочу убедиться, что правильно все поняла, потому что, когда она впервые попыталась завести со мной разговор на эту тему, я ее не услышала.

— Что вы конкретно имеете в виду? Объясните, пожалуйста.

— Он умирает, Эмили. От чего-то другого. Он мало ест. Врачи считают, что это может быть рак кишечника. Но точно они не знают.

— Я звонила ему каждый день, и он мне ничего не сказал. Он говорил, что чувствует себя хорошо.

Я сижу, опустив глаза, и разрываю салфетку на длинные белые полоски.

— Вы разговаривали с его врачом? — Первым делом я уточняю конкретные вопросы. Всегда начинаю с того, что проще.

— Да. Она заходила пару дней назад, когда я была у Джека. По всей видимости, твой дедушка отказался делать колоноскопию, поэтому врачи не могут сказать определенно, с чем связано его состояние. Но все указывает именно на рак. — Моя салфетка уже давно превратилась в сотню белых кусочков.

— А они могут сказать, сколько ему еще осталось? — Я спрашиваю просто потому, что я, по идее, должна этим поинтересоваться. Хотя и не уверена, что срок имеет какое-то значение. Мы с дедушкой Джеком уже прошли формальное прощание, и отсчет времени начался. Он проживет еще достаточно долго. Достаточно.

— Они думают, что недолго. Возможно, еще не завтра, но скоро. — Она останавливает на мне свой взгляд, по-матерински теплый. Она хочет заботиться обо мне, хочет, чтобы мне было не так больно. Но ее взгляд причиняет мне боль даже более сильную, чем ее слова, потому что я сохраню именно его, именно к нему я буду возвращаться, как к старой фотографии. Я запоминаю ее лицо, сетку беспорядочно пересекающихся складок, ее красивые морщинки, которых сейчас не увидишь благодаря тому, что целое поколение познакомилось с ботоксом. Мне хочется скопировать их на кальку. Мне хочется провести пальцем по этим канавкам. Мне хочется, чтобы она смотрела на меня так всегда.

Я не буду бросать землю в ее могилу, понимаю я. И когда она умрет, я буду думать об этом ее взгляде. Он и будет панегириком ей. Не больше и не меньше.

— Спасибо, что вы сказали мне. И именно таким образом, чтобы я не могла от этого сбежать. — Я высыпаю кусочки порванной салфетки на стол и делаю из бесполезной бумаги маленькую горку.

— Конечно.

— Вы думаете, мне следует позвонить дедушке и сообщить ему?

— Он и сам знает. — Она опускает глаза, чтобы они не могли встретиться с моими.

— Он знает?

— Каждую ночь на этой неделе он был на грани смерти. Он должен понимать. — Рут рассматривает безжизненные обрывки салфетки.

— Но почему он не позвонил мне? Почему он мне ничего не сказал? — спрашиваю я, хотя эти вопросы нужно задавать не ей.

— Я думаю, твой дедушка просто не находит в себе сил этого сделать, так я решила за эту неделю, что мы с тобой не общались, — говорит она. — Надеюсь, я здесь не выхожу за рамки приличия. Все же я считаю, что ты должна быть в курсе.

— Спасибо. Серьезно, я даже не могу выразить словами, как я вам благодарна. — Я встаю и обхожу столик, чтобы обнять ее. В моих руках она кажется совсем крошечной, горстка косточек под толстым шерстяным жакетом. — Знаете, это все к лучшему. Дедушка Джек сам выбрал этот путь. Он говорил мне об этом. — Есть что-то неестественное в том, чтобы заранее обсуждать его уход. Как будто я уже считаю дедушку Джека мертвым.

— Согласна. Так лучше. — Рут кладет свою ладонь мне на руку, и она оказывается тяжелее, чем я могла бы ожидать. И тверже.

— Да, — говорю я. — Я знаю.

Я набираю побольше воздуха, а потом резко выдыхаю. Кусочки салфетки разлетаются, как бабочки-камикадзе, но никто из нас не наклоняется, чтобы их подобрать.

* * *

В конце концов мы с Рут возвращаемся к жизни и готовы к обходу оставшейся части магазина. Мы снова берем друг друга под руки и движемся через толпу, почти не замечая, как нас толкают огромными пакетами с покупками. На фоне общего шума звучит мелодия «Тихая ночь», и некоторые посетители неосознанно повторяют слова этой песни. К нам пристают несколько продавцов парфюмерии, но больше никто нас не трогает, позволяя спокойно бродить по магазину. Мы ходим кругами вокруг кашемировых шарфов и с удовольствием касаемся пальцами мягкой ткани. Я покупаю перчатки для Кейт и Джесс. Рут покупает шляпу для сына и шаль из тонкого габардина для себя.

Пока мы прохаживаемся вместе, я думаю, что люди вполне могут принимать нас за бабушку и внучку. Я даже надеюсь на это. Мне бы хотелось, чтобы окружающие думали, что у меня есть с кем прогуляться по «Блумингдейлс» под ручку. Сегодня я не завидую другим парам в этом универмаге. За моим столом сидит Рут, и этого более чем достаточно.

ГЛАВА 32

Кому: Эмили М. Пратт, [e-mail]

От кого: Дуг Ф. Бартон, АПТ

Тема: В ответ на: Работа