Книга Изгой - Сэди Джонс

— Просто одна девушка.

— Ты здесь раньше часто бывал? — В ее устах это прозвучало очень мило.

— Да.

— И они впускали тебя?

— Я иногда проводил здесь время. Когда мне было плохо дома.

— Счастливый. Когда я убегаю, то не могу никуда пойти — меня либо тут же вернет назад полиция, либо похитят в какой-то притон, либо еще что-нибудь в этом роде. У мальчиков намного больше возможностей развлечься.

Он поднял на нее удивленный взгляд.

— Ты сбегаешь из дома?

— Постоянно.

Глаза их встретились.

— Почему?

— Ты читал Жана-Поля Сартра?

Она старалась отвлечь его, и ее не по-детски зрелые рассуждения его очаровывали, и он понимал, что она пытается увильнуть, поменять тему, но все равно хотел получить ответ.

— Нет. Так почему ты убегаешь из дома?

— Ох! Экзистенциальный кризис — ха-ха! — или, возможно, сложности домашней жизни.

Он вспомнил, как она босиком шла вдоль дороги, это было после того, как они с Элис…

— А каким образом ты очутилась на дороге в ту ночь? Когда я подвозил тебя?

— А ты почему там оказался?

А она умна! Не мог же он ответить ей: «Потому что я только что трахнул жену своего отца». Он мог всего лишь, сидя напротив этой ясноглазой девочки, подумать об этом.

— Нет, правда, — сказала она, заглядывая ему в глаза, — почему ты там оказался?

— Неважно. Давай уйдем отсюда.

Он готов был встать, но она схватила его за руку.

— Льюис!

Она любила его. Он видел это и боялся, что она собирается снова сказать об этом. Он склонился к ней. Она была открыта ему, ее лицо было открыто ему, и вся она была такой живой, полной надежд и ожидания.

— Послушай меня, Кит. Я могу причинить тебе только вред. Я совсем не тот, кто тебе нужен, понимаешь? Не тот.

— Но я же знаю тебя, — сказала она, и он подумал, что она сейчас расплачется.

— Ты забила себе голову какими-то детскими идеями насчет — не знаю, насчет чего, — но ты не можешь видеть главного.

— Но, Льюис, я могу видеть. — Взгляд ее стал жестче, и она сейчас не казалась такой уж юной. — Я вижу тебя. Ты думаешь, что ты темный, что тебя окружает сплошная тьма, но когда я смотрю на тебя… ты весь как будто светишься. Ты светлый. Просто светлый. И был таким всегда.

Ему показалось, что где-то что-то промелькнуло, что-то, чего он не видел раньше, что-то очень явное и в то же время неуловимое.

Она протянула к нему руку через стол, и для нее это был смелый жест. Он понял, что она, видимо, до этого никогда не держала за руку мальчика, подумал, что он совсем не мальчик и что он не имеет права взять ее руку, но он мог бы взять ее, мог погубить эту девочку или отпустить. Он протянул руку и осторожно отодвинул ее руку от себя.

— Давай-ка отвезем тебя домой.

— Я не собираюсь домой.

— Уже пора.

— Ничего подобного.

— Пойдем.

— Просто потому, что тебя ни с того ни с чего замучили ложные угрызения совести?

— Использование всего своего словарного запаса должно было тебя утомить. Пора баиньки.

— Я не устала, и если ты думаешь, что я еще ребенок, то…

— Я так не думаю!

Она одновременно и смешила его, и разбивала ему сердце.

— Нет, думаешь. Если хочешь знать, я даже более взрослая, чем ты.

— Это точно. Пойдем.

— НЕТ!

Отстранившись от него, она встала и пошла к бару, а Льюис наблюдал за ней — ему было интересно, что она будет делать. Убедившись, что он смотрит на нее, она стала проталкиваться к стойке и наконец втиснулась между двумя мужчинами. Она поочередно улыбнулась им обоим. Один из них оказался ударником, очевидно, во время перерыва он решил пропустить стаканчик. Он наклонился к ней и заговорил, а она стала кивать, посматривая на Льюиса, бросая ему вызов и вызывая улыбку. Для нее это явно была игра, и Льюис мог бы еще какое-то время любоваться этим, просто чтобы смотреть на нее, но он подумал, что это может зайти далеко, и встал. К тому моменту, когда Льюис добрался до них, ударник уже успел заказать ей виски. Льюис заговорил с ней, не обращая внимания на ударника.

— Пойдем, что за ребячество! — шепнул он ей на ухо.

Кит скорчила ему гримасу и взяла стакан с виски. Льюис забрал его и поставил на стойку.

— Эй! — возмутился ударник.

Это был здоровенный детина, на нем была цветастая рубашка, и он не понимал, что он не был частью того, что происходило между Льюис и Кит, что это была только их игра, которая доставляла им обоим удовольствие. Льюис проигнорировал его реплику и взял Кит за руку.

— Отпусти! — сказала она.

— Отпусти ее, — сказал ударник.

— Давай сядем, — сказал Льюис.

— Не хочу я садиться!

— Она не хочет садиться.

Льюис понял, что ему придется проявить настойчивость.

— Просто забудь об этом, ладно?

Это было ошибкой. Ударник принял боевую стойку и стал надвигаться на него. Но Льюису это было ни к чему, его больше интересовала реакция Кит, которая оказалась для него неожиданной.

— Простите, это вам — сказала она с сильным акцентом родного графства Суррей и отдала виски ударнику, который продолжал пристально смотреть на Льюиса.

— Пойдем! — сказала она Льюису.

— Ты же хотел ту даму, вот и иди с ней, — бросил ударник, и Льюис чуть не расхохотался.

В этот момент раздался свист и громкий рев трубы, ударник повернулся на звуки.

На сцену вернулись остальные участники группы, огни начали гаснуть, и теперь ударник уже не мог остаться здесь и разобраться с Льюисом, даже если действительно хотел это сделать. Он еще раз взглянул на Льюиса и ушел.

— Льюис!

— Я не собирался с ним драться.

— Нет, собирался!

— Как тебя легко разыграть.

— Ничего подобного. Ты собирался драться. Я ненавижу виски. Ты влюбился в Тамсин?

— Нет.

— Зачем же ты целовал ее?

— Она сама этого хотела.

Появилась певица. Это была чернокожая женщина с очень пышными формами, одетая в белое атласное платье и двигавшаяся очень медленно, как будто волочила ноги. Она вышла на середину сцены, наклонившись, — сначала бедра, а потом уже ступни, — и медленно улыбнулась.

— А вот и помощь, — сказала Кит.

Музыканты заиграли, но это была уже совсем другая музыка, это была старая песня Гершвина, которую благодаря обработке сначала было трудно узнать, с двойными басами и пианино, которое то заглушало басы, то пряталось за них; они поняли, что это за песня, только когда вступила вокалистка. Голос был мягким и хриплым, он играл с ритмом, а песня была про любовь и раскаяние; посетители начали танцевать.