Книга Я прав - вы заблуждаетесь - Эдвард де Боно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недостатка в истории у нас никогда не будет. Мы создаем ее с каждым днем все больше и больше, равно как можем всматриваться все глубже и глубже в историю, которой уже располагаем (путем изучения первоисточников, археологии, углеродного датирования и так далее). Мы можем бесконечно комментировать комментаторов, которые комментируют на исторические темы. В рамках нашей культуры мы настолько поглощены историей, что временами подмывает назвать ее «культура мертвецов». История — благодарный предмет исследования, поскольку вот она в наших архивах и мы можем оттачивать на ней зубы нашей логики. Неопределенность эксперимента, или математический расчет, который не удается довести до конца, или необъяснимые порой поступки живущих людей — все это к истории не относится. Если вы задались целью провести историческое исследование, вам гарантирован какой-то результат (нужно лишь выбрать нишу получше). История не требует технического образования, поэтому люди, которым по душе исследования, но которым не нравится математика или естественнонаучные дисциплины (в которых сейчас очень много математики), находят в ней простор для деятельности.
Существуют, однако, гораздо более глубинные причины, согласно которым имеет место позиция, иногда кажущаяся крайней, а именно: цивилизация — это культура, а культура — это история. По большому счету, нам дали то, что мы имеем, наши предки (как в случае с теми звучными длинными испанскими именами, которые мгновенно выдают генеалогию человека).
Было время, когда мы могли продвигаться вперед (в естественных науках, математике, философии, литературе и в любой иной мыслимой сфере), только оглядываясь назад. Это было время Ренессанса. Мы могли обеспечить себе прогресс, лишь глядя назад сквозь века на цивилизованное мышление в Древней Греции и государственное управление в Риме, а также на литературу обеих стран. Арабы также внесли свой вклад в естествознание и математику (обозначения и нуль).
Итак, имел место такой необычайный период, когда мы могли по-настоящему продвигаться вперед, осуществляя прогресс, лишь обратив свой взор целиком назад, в прошлое. В то время завоевывали свои позиции гуманитарные науки и научное исследование, а рациональный подход, принципы познания и университеты осуществляли свое становление. До этого была эра мракобесия и диктатуры церкви. В итоге привычка опираться на историю, столь важная в то время, оказалась прочно закреплена в сознании как центральный элемент нашей мыслительной традиции. Коль скоро она закрепилась, ее всеми способами оберегали от нападок по различным причинам, которые я постараюсь рассмотреть далее.
Как говорится, если мы не будем знать истории, мы обречены на то, чтобы повторять ее ошибки. В этом есть своя истина, но также и опасность. Мир претерпевал чрезвычайно быстрые изменения. Требовались недели, чтобы доставить письмо из Англии в Индию во времена Британской империи — сегодня на это уходят секунды. Войны велись между армиями в чужих странах — сегодня войну можно вести ракетами, не выходя из дома. В условиях современной демократии и развития средств массовой информации людей не так-то легко поднять призывом к новому крестовому походу. Порой уроки истории являются неподходящими или даже сбивают нас с толку.
Ответ на вышеуказанное возражение состоит в том, что история трактует не события, а поведение людей — природа же человека в своем основании не претерпевает изменений. История представляет собой единственную лабораторию, в которой мы можем наблюдать за «людьми в действии». Стало быть, уроки, которые мы извлекаем (в случае Чемберлена и Мюнхенских соглашений: что «политика умиротворения» не помогает), будут иметь значение до тех пор, пока природа человека остается неизменной. Природа человека может оставаться той же, но способ, посредством которого ее используют, может меняться. Вьетнамская война не имела успеха потому, что телевидение несло реальности войны в каждый американский дом, а также потому, что давление на конгресс не позволило развязать «полномасштабную войну», которую требовала военная стратегия на тот момент.
В течение войны за Фолкленды и вторжения на Гренаду власть держала в узде средства массовой информации, памятуя об опыте Вьетнама. Выходит, это был полезный урок, извлеченный из недавней истории, однако уроки, извлекаемые из более отдаленной истории, могут оказаться несостоятельными. Например, в прошлом население страны могло легко прийти в негодование на грани военных действий по поводу того, что какую-нибудь малую дружественную нацию обижает большая или нанесено оскорбление их согражданам в какой-нибудь другой стране. В наше время подобное негодование никогда не доходит до призывов к войне. Природа человека, быть может, не поменялась, но тот ее аспект, который осознает ужасы войны, перевешивает аспект, отвечающий за моральное негодование или патриотизм.
Итак, уроки истории могут быть полезными, а могут являться ловушкой.
Имеется еще один, гораздо реже принимаемый во внимание аспект истории, который может иметь значение. Если одна сторона в споре сигнализирует, что она на деле знаток истории, это может также сообщать о том, каким образом воспринимается ситуация и какие шаги могут быть предприняты. Речь идет о тонком намеке на угрозу. Если обе стороны оказываются студентами истории, тогда «шахматная» партия разыгрывается путем обмена историческими фактами и ссылками.
Если мы будем покупать лишь античную мебель, кто будет заниматься дизайном завтрашних античных вещей? Если мы по большей части обращены в прошлое, кто тогда будет смотреть в будущее? Не существует сомнений в явном преимуществе величины затрат интеллектуальных сил на изучение прошлого по сравнению с планированием будущего. Какой бы стоящей ни была предложенная идея, любая научная публикация вызовет доверие, если она занимает позицию смотрящего назад и усматривающего эту новую идею в том аспекте истории, который мы называем «научные данные». Слово «ученый» подразумевает скорее знатока прошлого, нежели дизайнера возможного будущего. История играет свою роль как соль в пище: если ее слишком много, может сдерживаться прогресс (еще один пример кривой Лаффера).
Имеется задача узника, которому известно, что один охранник всегда говорит правду, а второй всегда лжет. Узник не знает, кто из них кто, а также какой из двух путей ведет к выходу. В силу каких-то причин узник вправе задать всего один вопрос. Как он поступит? Это простая задача в логике. Ответ заключается в том, что узник должен спросить любого из охранников, какой из двух путей порекомендовал бы другой охранник. Искомым является путь, который не будет рекомендован. Это отличное упражнение для логического мышления с изящным решением.
Мы крайне редко пользуемся формальной логикой, как в приведенном выше примере, в повседневной жизни. Большая часть мышления на бытовом, государственном и даже экспертном уровнях основана на восприятии, языке и информации. В лучшем случае возможен всего один логический шаг: если имеет место это, значит, будет то-то. Помимо технических вещей вроде сравнения разных опций получения ипотечного кредита, большая часть мышления осуществляется на перцепционной стадии. Как много из предлагаемой нам информации мы понимаем? Как мы смотрим на вещи? Ответы на эти вопросы зависят от наших привычек восприятия: как мы слушаем, что мы читаем и как выражаем свои мысли.
