Книга Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

А результат сих потерь — правление упрямого князя Дира, который явно по дурости затеял этот поход на Константинополь. Зачем он ему?! Если первый ещё при Аскольде был как возмездие за гибель ни в чём не повинных купцов, то сейчас-то в чём его причина?! Раньше у всех и сердца бились в едином порыве и всех охватывала жажда справедливости — великое чувство, с которым легко шли на смерть. А с каким чувством ратники плывут во второй раз? Чтобы всего лишь потешить самолюбие Дира?! С такими настроениями войну не выигрывают. Поэтому и поход начался неудачно — с серьёзных поломок лодей. К тому же неизвестно, как погиб верховный жрец Радовил. Сказывают, что забили его насмерть какие-то чёрные старухи. Есть ли они вообще, почему-то Лагир их никогда не видел. Может, потому, что он алан, а не рус. Видимо, только перед очами русов возникают эти старухи... Как знать!

«Я предчувствую: что-то ещё страшное ожидает нас впереди. В отместку за смерть доброго и мудрого Аскольда... Неуспокоенная душа его ещё потребует для себя добрых поминок! — рассуждал Лагир. — Нам, а скорее всего Диру и его приспешникам, ещё предстоит Аскольдова тризна! Ещё повеселимся и кровавыми слезами наплачемся...»

Подошёл Марко, взял из рук алана кисть, занесённую для мазка по борту лодьи, да так и застывшую в воздухе. С кисти на пальцы стекала красная краска, похожая на кровь...

— Ты о чём задумался, дядька Лагир?

— О жизни, отрок... О том, что всех нас она заставляет за свои неблаговидные поступки расплачиваться. И плата сия дороже всякого золота и драгоценных каменьев. Очень жестокая плата, Марко!

Благородный поступок Дира правителем рода дзекеш по достоинству оценён не был; наоборот, степной царёк пришёл в ярость, когда узнал, что четырнадцать его сородичей были умерщвлены для священного погребения русского знатного жреца.

—Смерть их на твоей совести! — гневно воскликнул правитель, недовольный тем, что брат позволил пленить себя и весь отряд.

— А уж коли попал в руки врагов, то должен был умереть вместе со своими воинами...

Брат повелителя низко опустил голову. «Умереть... У нас с тобой разные понятия о смерти. Сгорели всего лишь четырнадцать из огромного количества этого быдла. Степные женщины народят ещё... А вот когда ты, правитель, отдашь небесам душу, я сяду вместо тебя... Ишь, чего захотел — чтоб я умер. Умирай сам!»

Правитель вскоре сменил гнев на милость и дал брату под его начало отряд уже больший, нежели тот, который он потерял, и велел подтянуть основные силы своего войска к берегам Днепра.

Поэтому вымол корабельщиков оказался на виду у появившихся на конях вооружённых печенегов и в близости от них. И уже стало опасно, ибо долетали стрелы. Вышата доложил об этом Диру, но тот, вместо того чтобы принять разумное решение, начал кричать на воеводу, обвиняя его в медленном ведении работ. В конце концов князь выделил часть своей дружины из числа метких стрелков, чтобы они умелыми ответными действиями пресекали вражеские вылазки.

Марко на этот раз пришлось убедиться ещё и в том, как ловко стреляют его новые друзья Олесь и Милад; когда печенеги выныривали из-за бугра, стремясь послать на вымол стрелы, дружинники тут же натягивали тетивы своих луков: туча стрел летела на берег — и печенеги отходили ни с чем... Предпринимать же приступ на своих однодерёвках они не смели, лодьи русов в боевой готовности стояли недалеко от пещеры Змеиной и возле Каменных ворот.

Олесь и Милад, как только наступала спокойная минута, тоже смотрели на проворные руки Марко, красившего борта вместе с аланом Лагиром. Марко уважительно называл его дядькой.

— Он и вправду тебе... это? — спрашивал Олесь.

— Что «это»? — не понимал Марко.

— Ну дядька тебе?.. Он же, сам говоришь, алан, с Обезских гор.

— Лагир дружил с моим настоящим дядькой, которого зовут Никита. Лагир и для меня стал родным человеком...

— А вот у меня никого нет: ни братьев, ни сестёр, — печалился Олесь.

И когда снова угрожали с того берега, он брался за лук и радовался, если попадал в кого-нибудь.

«Знать, он искренне радуется гибели врага от своей руки... Меня бы это, наверное, лишь огорчало. Пока мне не приходилось убивать... Видно, я так и не стану хорошим воем», — думал Марко и со стыдом вспоминал, как предложил себя в качестве ратника и как из этого ничего не получилось. «Ладно, каждому своё...» — вздохнул он и начал красить с ещё большим рвением.

Неподалёку работали кузнецы. Среди них находились и мастера с порубежья — Погляд, Дидо Огнёв и Ярил Молотов. Побывавшие в крепости Родень Погляд и Ярил теперь рассматривали оружие ратников с точки зрения закалки — обыкновенной и в живом теле по-особому откормленного человека.

— До чего только не додумается голова! — как-то искренне вслух удивился Погляд, рассматривая клинок отменной закалки.

— И всё для того, чтобы убивать! — в тон ему заметил Ярил.

— Ты не совсем прав! — возразил ему товарищ. — Ведь плуг из железа тоже придумала человеческая голова... Помнишь, на границе у нас объявился слепой бандурист?.. И, сидя возле кузни, он спел былину о богатыре Покати-Горохе.

— Как же не помнить! — воскликнул Ярил. — Могу и поведать, о чём сия былина... Конечно, не так складно и напевно, как делал бандурист.

И Ярил, как умел, пересказал эту былину.

...Жила-была семья земледельца. Она состояла, кроме родителей, из двенадцати братьев и одной сестры. Братья сделали из железа плуг и начали пахать землю, а сестра носила им в поле обед.

Напал Змей и увёл братьев и сестру. Но у матери от проглоченной горошины народился ещё сын, который очень быстро вырос богатырём.

Покати-Горох — так стали звать богатыря — просит изготовить ему железную булаву в сто пятьдесят пудов. Он, пробуя, подбрасывает её далеко за облака. Булава летит несколько дней.

Покати-Горох идёт разыскивать братьев и сестру. По пути он проходит немало испытаний: съедает бугая, выпивает сто бочек хмельного мёда, перепрыгивает через двенадцать коней, составленных в ряд, объезжает строптивого жеребца...

Змей, уже женатый на сестре богатыря, встречая молодого шурина, угощает его медным горохом, медными орехами и медным хлебом. Не морщась, богатырь съедает всё. Разгоняет табун лошадей и стадо коров.

Затем начинается поединок Покати-Гороха со Змеем. С помощью железной булавы богатырь убивает чудовище и освобождает сестру и братьев. Но при возвращении домой у него возникает размолвка с неблагодарными и завистливыми братьями, и Покати-Горох уходит куда глаза глядят....

Факт исторический: во втором походе на Византию в 866 году каждый русский ратник на острове Хортица (Диком), перед тем как поднять паруса на лодьях, принёс в жертву богам и главному из них, Перуну, по два петуха — чёрному и белому. Сделаем простой арифметический подсчёт: двести пятьдесят (столько лодей участвовало в походе) умножаем на сто (столько ратников находилось на каждой лодье), получаем число в двадцать пять тысяч. Эту сумму удваиваем; значит, в жертвенный костёр было брошено перед отплытием с острова пятьдесят тысяч петухов. Притом это количество домашней птицы предназначалось принести в жертву всё-таки не на острове, а прежде чем войти в Чёрное море (Понт Эвксинский); вспомним, как спорили на совете боилы и князь, делать остановку на Диком, подвергая тем самым себя опасности во вражеском окружении, или не делать...