Книга Пять дней - Дуглас Кеннеди

— Почему ты так решил? — спросила я, несколько обескураженная точностью его наблюдений.

— По себе знаю. Я столько сил тратил понапрасну в течение многих лет, и все потому, что не верил в себя, в собственные способности. Как и ты.

— Нет, подожди. У тебя, по крайней мере, есть творческая жилка. А я ничем таким похвастать не могу. Только и умею, что фотографировать человеческое нутро.

— А теперь, по-моему, ты демонстрируешь самоуничижение в его наихудшей форме. Ты же сама намекала, что рентгенологи, с которыми ты работаешь, высоко ценят тебя. И что обычно ты можешь поставить диагноз, лишь взглянув на какой-нибудь контур или тень на скане либо рентгеновском снимке.

— Это просто опыт, знание определенных технических деталей.

— Нет уж, простите, это талант. Талант, которым обладают очень немногие. Талант, которым ты должна гордиться.

— Это не творчество.

— А что в твоем понимании творчество?

— Изобретательность, богатое воображение, фантазия, вдохновение, талант, искусность, мастерство…

— Или, например, оригинальность, неординарность, находчивость, ум, виртуозность, умение, искушенность?

Я лишь пожала плечами.

— Я воспринимаю это как знак согласия, — сказал он. — Твоя работа — это творчество.

— Я не всегда демонстрирую виртуозность, умение, искушенность.

— Я уверен, тебе никогда не говорили, что ты удивительная женщина.

— Потому-то я и оказалась с тобой в этом номере. Сделала то, на что, мне казалось, я никогда не могла бы решиться: будучи замужем, легла в постель с другим мужчиной. То, что я влюбилась в тебя… в этом твоя заслуга, а не вина моего мужа. Хотя, будь я довольна своим браком, если б нас с мужем объединяли общие интересы, любовь, взаимоподдержка, истинная близость — все, что ты упоминал, — меня бы здесь не было. Но я счастлива, что нахожусь здесь. Ибо я даже помыслить не могла, что такое возможно для меня. Ибо ты тоже удивительный человек.

— Удивительный? Я? — Ричард покачал головой. — Я — vin ordinaire.[49]Ну да, я умею жонглировать словами. Являюсь автором двух опубликованных произведений в жанре очень короткой художественной прозы. По-прежнему люблю погружаться в мир литературы. Но кроме этого… я — просто пятидесятипятилетний мужик, оформляющий страховки.

— И ты еще обвиняешь меня в самоуничижении! Ты — потрясающий собеседник. У тебя фантастическое понимание того, что в широком смысле можно охарактеризовать как жизнь и искусство. В тебе есть страстность, а это, поверь мне, встречаешь не каждый день. И эта твоя страстность… для меня стала большим сюрпризом…

Смущение и стыдливость сковали мои голосовые связки. Но, к своему изумлению, я поборола их и, понизив голос почти до шепота, добавила:

— Такой любовной близости я еще не знала.

Ричард взял мою руку, переплел свои пальцы с моими.

— Я тоже, — признался он. — Никогда.

— Настоящая любовь.

— Да. Настоящая любовь.

— А предаваться любви, когда любишь всем сердцем…

— Это божественная благодать.

— Поцелуй меня.

Мгновением позже мы снова были в постели. На этот раз страсть разгоралась медленно и так щемяще остро, что в конце, забившись в экстазе, я была просто ослеплена, оглушена силой и глубиной пронзившего все мое существо восторга. Божественная любовь. Грандиозность и полнота счастья, столь упоительного, столь могучего, столь раскрепощающего. После, когда мы все еще лежали в тесном сплетении, Ричард прошептал:

— Я никогда тебя не отпущу. Никогда.

— Ловлю на слове. Потому что… и со мной это впервые… я действительно думаю, что теперь все возможно.

— Абсолютно. Нет ничего невозможно.

— Но когда годами живешь без этой веры…

— Для нас это уже позади.

И мы стали говорить о том, как мы оба, каждый по-своему, отказались от возможности что-то изменить в своей жизни; о том, что мы уже и не чаяли испытать возвышенную любовь. И вот теперь…

Всё возможно. Абсолютно всё.

Наконец часа в два ночи нас сморил сон. Я лежала в кольце его руки, окутанная аурой надежности, безопасности и неуязвимости. Проснувшись перед рассветом, я села в постели и погладила по голове своего любимого. Головокружение, умопомрачение последних двадцати четырех часов затмевала одна простая мысль: моя жизнь изменилась безвозвратно.

Ричард шевельнулся во сне, открыл глаза.

— Привет, любимая, — прошептал он.

— Привет, любимый, — шепнула я в ответ.

И он снова погрузился в забытье. Я тоже вскоре заснула.

Пробудились мы после девяти. Я встала с постели, надела халат, нашла кофеварку в гостиной нашего просторного номера и через несколько минут вернулась в спальню с двумя чашками горячего кофе. Ричард тоже уже встал, только что раздвинул шторы.

— Не знаю, какой ты пьешь кофе, — сказала я.

— Черный.

— Великие умы мыслят одинаково… и отдают предпочтение черному кофе.

Мы поцеловались. Я подала Ричарду чашку, и мы оба скользнули под одеяло. Кофе оказался на удивление хорошим. В окно светило солнце.

— Похоже, чудесный будет денек, — заметила я.

— Я сегодня не поеду в Мэн.

— Я тоже, — сказала я, мгновенно прокрутив в голове свой завтрашний график работы: как и в четверг, в понедельник мне предстояло сделать две сканограммы. А это означало, что сегодня во второй половине дня я могла бы позвонить своей коллеге Герти и попросить ее подменить меня утром. Что же касается объяснения Дэну, почему я не приехала домой к вечеру…

Нет, об этом сейчас я не хотела думать. Мне хотелось думать о том, о чем два дня назад я еще и помыслить не могла: о будущем, в котором главное место будет отведено счастью. И Ричард, снова сверхъестественным образом прочитав мои мысли, взял меня за руку и сказал:

— Давай поговорим о том, когда мы переедем в Бостон.

Будущее. Мое будущее. Наше будущее.

Любовь. Настоящая реальная любовь.

Глава 2

Планы. Теперь у нас появились планы.

За завтраком в своем номере мы говорили и говорили о том, как будем строить совместную жизнь: выдвигали идеи, как дать толчок этой глобальной перемене, обсуждали практические детали, какие-то свои личные большие проблемы, которые не так-то просто решить. И я невольно восхищалась тем, с какой легкостью мы делились своими мыслями друг с другом. Из нас обоих била ключом энергия изобретательности, мы находились на одной эмоциональной волне.