Книга Мираж черной пустыни - Барбара Вуд

— Ты будешь в восторге от интерната, дорогая. Лично я была в восторге, — мягко улыбнулась Роуз.

— Но почему я должна ходить в школу-интернат в Англии? Почему я не могу ходить в школу-интернат в Найроби?

— Я уже объясняла тебе это, дорогая. Мы хотим нечто лучшее, чем интернат в Найроби. Ты дочь графа, ты должна получить достойное образование, которое будет соответствовать твоему статусу.

— Но Гретхен и Ральф ходят туда!

Роуз отложила в сторону книгу и улыбнулась дочери. Бедный ребенок! В десять лет вряд ли можно ожидать от нее понимания.

— Ты должна быть воспитанной. Как настоящая леди, Мона. Гретхен Дональд станет женой фермера. А это большая разница.

«Но я не хочу становиться леди! Я хочу жить в Белладу и выращивать кофе!» — хотелось закричать Моне. Она знала подлинную причину, из-за которой ее везли в Англию: родители не любят ее.

— Мамочка, обещаю тебе, я буду хорошо вести себя, всегда делать то, что мне говорят, обращать внимание на уроки, и я больше не буду сердить тебя и папочку!

Роуз с удивлением взглянула на нее.

— Что такое? Мона, дорогая, кто внушил тебе такие глупые представления? Школа-интернат — это не наказание. Ты должна радоваться тому, что едешь туда!

Она подняла руку, и Мона подумала, что мама хочет коснуться ее. Но этот жест был направлен только на то, чтобы поправить вуаль, скрывающую глаза Роуз. Книга снова очутилась в руках мамы, которая опять с головой ушла в чтение.

Мона шмыгнула носом. Она не могла вспомнить, чтобы родители когда-нибудь гладили ее или похлопывали по плечу. Она всегда пребывала в окружении нянек, которые возвращались в Англию или находили себе мужа в Кении. Потом на смену им пришли гувернантки, бесконечная череда молодых женщин, которым быстро становилось скучно жить в полной изоляции в Белладу. Вот почему Роуз наконец отказалась от них и наняла Сати, первую няню-индуску для Моны. Няни, компаньонки из африканок или индианок были общепринятым явлением в Кении, потому что там для этих целей трудно было найти англичанок. Тривертоны были последними, кто еще сопротивлялся этому обычаю. Теперь постоянной компанией для Моны стала молодая девушка из Бомбея, которая носила яркие сари и пользовалась тяжелыми насыщенными пряными духами, которая была единственной, кто проявлял к Моне хоть какое-то подобие ласкового участия.

Когда они прибыли на вокзал, люди вокруг останавливались, замирали и разглядывали элегантную и загадочную даму, выходившую из лимузина. Эти восемь недель в Париже были первой встречей Роуз с миром моды за более чем десятилетний срок; она сразу же восприняла все новомодные тенденции. Черная фетровая шляпка плотно охватывала ее головку, скрывая лоб и брови, из-под нее сверкали глаза, на которые было наложено слишком много туши, что делало Роуз особенно загадочной и притягательной. На ней был черный костюм от Шанель с поднятым вверх воротником из лисы, который скрывал нижнюю часть ее лица так, что она отчасти напоминала яркий образ Полы Негри, популярной кинодивы.

Мона знала, что все думают, что ее мать — кинозвезда, в магазинах Парижа люди часто обращались к леди Роуз за автографом. Мона ощущала болезненную неловкость, стоя рядом с матерью, которая привлекала всеобщее внимание, и наблюдая за тем, как из машин выгружают их многочисленные чемоданы и кофры на тележку для багажа. Когда Сати и Нджери вышли из второго лимузина, в толпе французов пронесся гул удивления.

Несмотря на надетое на ней модное платье и туфли на завязках, девятилетняя Нджери произвела сенсационное впечатление: у нее были коротко обритые волосы на голове, множество серег с бусинами, свисающими с ушей. Служанки Роуз, обе африканки в черной униформе, и ее личный секретарь мисс Шеридан, на которой также была тесная шляпка и поднятый вверх воротник, скрывающий часть ее лица, сомкнулись вокруг своей хозяйки, защищая ее от толпы. Все вместе они поспешили за багажной тележкой, мечтая поскорее очутиться в вагоне.

Толпа переместилась за ними на платформу, начала посылать поцелуи, выкрикивать прощальные слова и махать. Мона была стиснута со всех сторон меховыми пальто и оглушена быстрой французской речью. Она теснее прижалась к матери, в то время как мисс Шеридан направилась на поиски носильщика, который мог бы помочь им.

Когда Мона заметила, как Нджери, напуганная толпой на вокзале, прижимается к леди Роуз, ее обида на маленькую африканскую девочку еще больше усилилась.

Нджери впервые привлекла внимание Роуз в прошлом году, когда случайно оказалась на поляне среди эвкалиптовых деревьев и стояла там тихая и напряженная, как газель; она рассматривала хозяйку, сидящую под газибо. Мона с детской ревностью заметила, что мать тронул вид маленькой девочки, одетой в какие-то тряпки, и что она воспринимает ее так же, как диких животных, потому что она заманила Нджери под свод газибо миндальным печеньем. На следующий день маленькая девочка вернулась… со своим братом! И ревность Моны превратилась в гнев, когда она увидела, что ее мама угощает их обоих конфетами.

Дэвид — одиннадцатилетний сын Вачеры, женщины-лекарки — после этого никогда больше не приходил, но Нджери возвращалась каждый день, и Роуз, очарованная малышкой, которая, казалось, жаждет внимания и определенно благоговеет перед хозяйкой, позволила ей остаться.

Когда было решено отправиться в Европу, Роуз попросила тетю Моны Грейс, чтобы та добилась разрешения у Гачику взять с собой Нджери «в качестве компаньонки Моны», как тогда сказала Роуз. Но Мона знала правду: Карен фон Бликсен вызвала бурю сенсаций, когда пустилась в путешествие по Европе в сопровождении маленького африканского мальчика в качестве свиты; леди Роуз хотела того же.

Мона, получавшая гораздо меньше, чем положено, внимания со стороны матери, отчаянно возмущалась вторжением Нджери. На самом деле ее приводили в негодование все африканские дети. Они удостаивались внимания со стороны ее тети Грейс в миссионерской школе, и они же по причине их бедности часто получали ношеную одежду леди Роуз, которую та раздавала в качестве благотворительной помощи. Но больше, чем кого-либо другого, Мона ненавидела брата Нджери Дэвида, считая его самым заносчивым мальчишкой: однажды у реки он заявил Моне, что его мама объяснила ему, что эта земля — его земля и что настанет день, когда все белые люди покинут Кению.

Вот почему Мона просто не может поехать в академию в Англии. Ей надо вернуться в Кению, чтобы доказать Дэвиду Матенге, что это ее земля.

Итак, как только представится первый удобный случай, она убежит.

Машины медленно ползли по гравийной дорожке в сторону величественного особняка, перед которым выстроились в линейку слуги: лакеи в ливреях, служанки в форме, старый Фицпатрик — дворецкий, который сбежал из Кении спустя три месяца после приезда в 1919 году. Мартовский ветер раздувал юбки, как знамена, двадцать слуг молча ожидали приезда хозяев. Они никогда прежде не видели африканцев, поэтому темнокожие красавицы в лимонно-желтом шелке выглядели в их глазах так, будто сошли со страниц сказок «Тысяча и одна ночь». Сати — ее няня — была не столь изумлена, ей доводилось видеть британские поместья и раньше, но две служанки кикую с выбритыми головами, чувствующие себя неловко в своих туфлях и форме, уставились на трехэтажный дом с его башенками и множеством окон, раскрыв от изумления рот.