Книга Последний шанс палача - Сергей Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб успел сделать шаг, прежде чем грянул первый выстрел…
* * *
Мастер ждал смерти. Готов был к ней еще вчера, получив первое приглашение. На поляну сегодня выходил спокойный, как самурай, — победа или вечная честь, бояться нечего. Давил противника улыбкой и внутренней силой, играл, как в лучшие годы, переламывал, почти в клочья порвал.
До ТЕХ САМЫХ слов.
Сейчас внутри было мертво и пусто, как в старом конском черепе посреди пустыни. Сохранить лицо и уйти красиво. До кабинета добраться. Оттуда, уже с холодной головой, узнать все точно, до последней пакостной детальки — и да воздастся каждому по делам его!
Тяжелая палка ударила по спине, выбивая дух, а взамен пришло удивление. Кто посмел?!! Обернулся резко, поймав уже эхо выстрела, но еще не понимая — поляна, солнце, близкая спина Володи-телохранителя, зрачок ствола, глядящий из-под мышки назад.
На него, Мастера, глядящий!
Две подряд вспышки, и еще два удара многотонной дубиной — в грудь и в живот. Потом голова Володи брызнула вдруг многоцветным фонтаном, сосны и трава поменялись местами, небо в глаза бросилось всей ослепительной синевой.
«Уберите свет! — подумал человек, бывший когда-то полковником Вендерецким и почти успевший стать Великим Вождем. — Почему так ярко?! Приглушите!»
Губы его шевельнулись, выпустив красную пену, глаза хотели закрыться, но не смогли уже.
«…и это ВСЕ?!! Глупо как…»
Додумать он не успел.
* * *
Глеб упал первым — еще до начала мясорубки. Увидел, как вспыхнуло первое пятно на прямой спине Мастера, как тот разворачивается, как телохранитель творит немыслимое, шмаляя из-под локтя в собственного шефа. Понимать и разбираться поздно — только падать. Три подряд пистолетных выстрела, один ружейный, гулкий, потом вразнобой, изо всех стволов. Банки, окурки и гондоны перед глазами… плевать… ползти! Быстрее, еще быстрее, под тугой свист нагретого воздуха! Потом пришел новый звук, давно забытый, но пробирающий до дрожи в костях — будто две громадные швейные машинки заработали длинной строчкой, погасив моментально ружейную трескотню. Последние метры, колеса, ноги чьи-то. Пряный запах пороха — будто на охоте, в открытие сезона.
— Вот и сходили за хлебушком, — подытожил Глеб, укрываясь, наконец, за скатом. — Это, ептыть, за мои же деньги и вот так?!
На этой мысли его достали — сзади, прикладом по затылку. Дальнейшее шоу, оплаченное Глебом Воропаевым, творилось уже без него.
* * *
Четвертый выстрел до начала мясорубки принадлежал Серафиму. Шустрого парня Володю бывший опер всегда недолюбливал, а потому и удивления не возникло ни на грамм. Пальнул навскидку, почти не целясь, но тяжелая картечная «связка» угодила Володе в голову. Лучше разрывной пули сработала. Еще два выстрела ушли по шеренге вражеских бойцов, потом ружья забухали в ответ, и пришлось, наконец, падать самому. Братья воинским опытом не владели — так и стояли во весь рост, дергая помповые затворы, вражья сила, напротив, заныкалась по укрытиям, и привстать им пока не удастся. Самое время ползти за Мастером, доставать вождя живым или мертвым.
В этот момент купейные дверцы «тойот» отъехали разом, обнажив совсем не пустое нутро.
Пулеметы!!!
Два армейских ПК с зелеными патронными коробами, установленные прямо на сиденьях. Бронежилетами обложенные заботливо — армейскими, опять же, тяжелыми, недоступными стрелковому оружию.
«П…ц!!!» — успел подумать Серафим-Сергей совсем не благочестиво, прежде чем пулеметные мобильные гнезда ЗАРАБОТАЛИ.
И настал ад.
Большинство братьев срезало в первые же секунды, кое-кто успел рухнуть и откатиться даже — свинцовая строчка с высоты автомобильного сиденья нашла их везде. Просели на скатах громадные «гранд-чероки», зеркальный лак превратился в уродливое решето, стекла брызнули и осыпали все вокруг тусклыми алмазами. Брат Михаил, лишенный слуха и речи, брат Захария… просто тела теперь. Как и Мастер. Как и сам Серафим, живущий до сих пор по чистой случайности. Красивая идея на глазах рассыпалась в прах, и не было больше ни Серафима, ни Сергея. Осталось подняться в рост, принять свой кусочек общей судьбы, потому что завтра уже не будет.
Картечный заряд достал Серафима аккурат на подъеме — в грудь лупанул, вышибив воздух. Земля ударила по спине, вдохнуть попытался… получилось, в отличие от Мастера. Свинцовые шарики застряли в многослойном кевларе, динамический удар сломал два ребра, но не убил. Темнота, затянувшая небесную синь, оказалась вполне проницаемой — серой, как летние ночи на Севере. Из жемчужной серости соткалось вдруг женское лицо, невыносимо прекрасное и безумно грустное, заслонило собой все вокруг.
— А я помню тебя, — сказал Серафим, наполняясь покоем, растворившись полностью в глубоких и печальных глазах. — Я видел тебя в тундре. Ждал тебя. Ты не послала за мной ангела, пришла сама! За что мне, грешному, такая великая честь?!
Женщина, сотканная из тумана, взглянула без улыбки, серый лик уже таял, рассыпался, не догнать. Не оторваться и не воспарить из тяжелого тела! Серафим закричал от тоски, жемчужная серость поглотила крик, будто вата, но кое-кто его все же услышал.
— Гля, этот живой! — донеслось из пелены, и лицо возникло опять. Другое лицо. Мужское, грубое и вполне жизнерадостное. — Очухался, жмурик?! Ну, поздравляю, жить будешь!
Сон был тревожным. Мелькали вокруг гибкие звериные тела, бородатые люди кричали о чем-то беззвучно. Дина протягивала руки, и бурлящая река уносила ее. Воздуху не хватает, оттолкнуться посильней, вынырнуть!
Явь оказалась не лучше. Холод, боль и яркий свет сквозь веки.
— С пробуждением тебя! — поприветствовали Глеба весело и оптимистично. Куда приятней на слух, чем фразы, доставшиеся недавно Серафиму. Сравнивать, впрочем, Глеб не мог, а прочие органы чувств решительно слуху противоречили. Не нравилась прочим органам окружающая обстановка!
Комната — маленькая, без окон, с ослепительной лампой у потолка. Кафель на полу и на стенах, сливное отверстие в углу, кран со шлангом. На душевую сие помещение походило, как зона на санаторий, а крепкие скобы в ближайшей стене впечатление только усиливали. К скобам крепились два металлических тросика — тонкие, но тоже вполне на вид прочные, замыкавшиеся кольцами наручников соответственно на запястье и на щиколотке. Иных украшений Глеб на себе не заметил — как, впрочем, и одежды, не считая трусов.
— Ты, парень, прости меня за антураж, но это для лучшего понимания. — Собеседник, расположившийся на стуле в дальнем углу, одет был теплее и куда приличнее Глеба. Все те же холщовые брюки и гавайка, будто с пляжа только что. — Человек в трусах гораздо быстрее осознает серьезность ситуации, — продолжил Макс лекцию добродушнейшим тоном. — Кандалы тоже в твоих интересах, чтоб не дергался зря и чтобы мы быстрее друг друга поняли. Пришли бы к консенсусу, как говаривал Мишель Горби. По достижении согласия тебе вернут одежду, и мы спокойно попьем чайку или даже чего покрепче.
