Книга Последняя дверь последнего вагона - Владимир Ильин

— Ладно-ладно. — примирительно говорю я, — не лезь в бутылку, Слегин: я пошутил… Просто мне уже надоело тебе повторять, что нет у него никаких особых примет — ни физических, ни психологических. Он не чешет задницу в минуты тяжкого раздумья, не косолапит при ходьбе и не употребляет причудливых словечек!.. Хотя нет, подожди… Кое-что есть. Не знаю, правда, пригодится ли это нам. Дюпон любил притворяться этаким старомодным джентльменом и употреблял в качестве обращений такие слова, как «сударь», «милейший», «почтеннейший»…

— Ну, теперь-то он вряд ли сохранил эту привычку, — уверенно заявляет Слегин. — Слишком бросается в глаза, а он сейчас должен быть скромным сереньким мышонком…

— И еще. Он очень любит оружие. Во время наших бесед об устройстве мироздании он то и дело гладил, как кошку, рукоятку пистолета… Но мне кажется, в новом теле это вряд у него проявится — во всяком случае, пока он еще не обзавелся настоящей «пушкой». А в остальном — абсолютно нормальный человек без каких-либо вывихов!

— Ага, — хмуро бормочет Слегин. — «Нормальный». Если не считать того, что этот нормальный человек возжелал спасти некий мифический мир за счет нашего, вполне реального мира!

Я пожимаю плечами:

— А если мир, о котором он говорил, — не мифический, а такой же реальный, как наш?

— По-твоему, это его оправдывает? — взрывается Слегин. — И что нам всем прикажешь делать? Сложить ручки и покорно ждать, когда мы все переселимся в иной, лучший мир?! К тому же я уверен: все, что он нес тебе про сообщающиеся миры, было бредом помрачившегося сознания! И знаешь, почему я так думаю?.. Пока ты с ним трепался о том о сем, мы тоже не сидели сложа руки. Помнишь Ригерта?

— Конечно, помню. Кстати, где он сейчас?

— Погиб, — хмуро говорит Слегин. — В Японии… когда там грянул гром… Погиб геройски — до последнего пытался спасти жителей прибрежного поселка, когда остров буквально разламывался напополам…

— Что ж, царство ему небесное, — говорю я.

О мертвых плохо не говорят. Следуя этому принципу, я не скажу Слегину, что пять лет назад именно Ригерт навел на меня Снайперов Дюпона. После того памятного разговора в машине.

«Ты всех можешь воскресить?» — спросил он меня тогда, и я не почуял в его словах подвоха.

Бедный Валентин, он ведь тогда решал в уме сложную дилемму.

Как потом мне поведал Дюпон, его люди быстро вычислили, что меня «пасут» «раскрутчики» и поэтому подобраться ко мне будет непросто. И тогда они решили, что проще всего будет подобрать ключик к тому, кто непосредственно отвечал за мою безопасность. У Ригерта действительно был сын, но насчет его неизлечимой болезни Валентин соврал. В действительности же мальчишка уже целые сутки находился в руках Снайперов в качестве заложника. И Ригерт должен был выбрать, что ему дороже: жизнь сына или честное исполнение профессионального долга?

Он готов был защищать меня до конца, если бы я взялся оживить его пацана.

А я отрубил эту возможность. И тогда Ригерт позвонил Снайперам. В принципе, еще тогда я должен был догадаться, каким образом «Скорая» могла не привлечь его внимания. И потом, когда меня вывели из подъезда под прицелом, только неопытный новичок, но никак не оперативник с двадцатилетним стажем, вылез бы из машины и безмятежно поперся бы разбираться, кто это вздумал угрожать опекаемому им человеку пистолетом.

Просто Ригерт был уже в курсе происходящего. На его месте я вообще бы не показывал носа из машины, а потом сказал бы, что заснул или на пару минут отлучился с поста: лучше быть наказанным за халатность, чем отвечать за предательство.

Наверное, Валентин не подозревал, что в планы «медиков» вовсе не входило оставлять его в живых. Выстрелы в упор, сразившие его возле моего подъезда, оказались для него полной неожиданностью. И тогда он понял, что «Спираль» — не та организация, с которой можно сотрудничать. Потому что все обычные человеческие мерки к ней не подходят. Значит, предательство не поможет спасти сына. И когда Валентин это осознал, корчась в предсмертных судорогах, то сделал все возможное, чтобы исправить последствия своей ошибки… Я не знаю, использовал, ли в дальнейшем Дюпон Ригерта в качестве своего информатора или нет. Но кто-то должен был снабжать главаря «Спирали» сведениями, доступ к которым, помимо меня и Слегина, был у нескольких человек. Кто-то должен был сдать Дюпону Сергея Чеклистова и известить «Спираль» о том, что Слегин планирует вывезти меня из столицы, используя бронеколонну!..

Но теперь это уже не важно.

Я уже не могу воскрешать мертвых, но могу хотя бы сохранить о них добрую память в сердцах живых…

— Эй-эй, не впадай в кому, гражданин бывший покойник, — выводит меня из размышлений Слегин. — Ты меня слышишь?.. Так вот, Ригерту однажды удалось раскопать в медицинских архивах дело Дюпона, только под другой фамилией. Оказывается, гражданин Мостовой еще на заре своей предпринимательской деятельности попал в автокатастрофу и почти неделю провалялся в глубокой коме. Врачи тогда его с трудом отходили — к нашему несчастью… Но те галлюцинации, которые Феклист наблюдал, находясь в бессознательном состоянии, видимо, произвели на него неизгладимое впечатление, и он принял их за чистую монету… Так что давай лучше вернемся к нашей грубой реальности, Лен, и еще раз подумаем, как найти этого замаскированного гада.

«Еще раз»!.. Сколько можно переливать из пустого в порожнее и толочь воду в ступе?! Уже второй день мы ставим враскорячку свои мозги, а ничего путного в голову не приходит.

За это время мы успели не только обсудить мельчайшие подробности моего пребывания в гостях у гадкого дядюшки-миллионера, избравшего в качестве хобби массовое умерщвление людей, но и поделиться друг с другом опытом своих реинкарнаций.

…Слегина откопали буквально на краю света — в ангольском провинциальном городке под названием Уамбо. Он был одним из немногих детей, рождение которых было зарегистрировано в местном бюро учета населения. Семья у него оказалась типичной для африканских стран: десяток сопливых братьев и сестер, мал мала меньше, отец, промышляющий карманными кражами на «черном рынке», и мать — женщина в три обхвата, тянувшая на себе весь воз домашней работы. Жили они в так называемом «тростниковом районе» — трущобах, по-нашему. Полуголая детвора весь день была предоставлена самой себе, и обезовцам, проводившим реинкарнацию, не понадобились особые ухищрения. Подкараулив Жулию — так звали носителя Слегина, реинкарнаторы завлекли ее с помощью шоколадки в свой пыльный фургон с надписью «Санитарная служба Анголы» и посветили в глаза волшебным «фонариком».

Первое, что сделал освобожденный Слегин, — обложил изумленных обезовцев трехэтажным. На чистом русском языке. Потом попытался раскидать их, но, будучи вовремя зафиксированным крепким захватом, сумел лишь плюнуть в морду неосторожно оказавшимся в пределах досягаемости. Все эти безобразия он творил потому, что ему мнилось, будто он не погиб во время попытки захвата Дюпона, а получил контузию и попал в лапы бандитов и сейчас находится в трюме судна, где его собираются пытать с применением неизвестных психотронных агрегатов…