Книга Двери паранойи - Андрей Дашков

– Ну пойдем посмотрим, – уговаривал я ее, будто малолетку, которой приснился Фантомас в шкафу.

Самого же меня разбирал смех. Правильнее будет сказать, что я облегченно хихикал. Началось, думал я. Началось! Конец ожиданию. Теперь я с особенной остротой чувствовал, насколько тягостным и напряженным оно было. Напряжение нарастало вне меня и при отсутствии внешнего движения. Вокруг накапливались тревога, вина, страх. И все оставляло след: незавершенный сон, прерванный оргазм, трусливая сделка с собой, то, о чем успел лишь мимолетно подумать. Макс был из овечьего племени, и даже босс не мог избавиться от злосчастного наследства – чужого «запаха» жертвы.

* * *

Внезапно погас свет.

Никакого катаклизма – свет тихо скончался, без сопротивления отдав бильярдную и коридор во власть темноты.

Снова потерянно заскулила Мама. И ткнулась в меня своей наштукатуренной мордой, словно умирающая собака. Я оттолкнул ее и на ощупь пробрался к столику для напитков. Восковой огрызок торчал из горлышка бутылки с остатками «бифитера». Память не подвела. Я щелкнул зажигалкой.

…Создавалось впечатление, что сквозняки закручивают световое пятно в спираль, подобную галактической. Впрочем, двигались только тени. Но здесь не было сквозняков – дом сооружен основательно, все этажи надежно изолированы от окружающей среды. При неработающей принудительной вентиляции исключено даже просачивание газа.

Я поднял свечу на уровень груди. Испытал острый приступ клаустрофобии. Мне пришло в голову, что железобетонное перекрытие – это почти идеальная могильная плита. Дело за малым – за эпитафией. Что-нибудь вроде: «Спи спокойно. Понял, бл-лин?!»…

Бильярдный стол скрипел, как парусник в штормящем море, только штормило где-то в соседнем измерении. Волны остекленевали, докатываясь сюда. Панически вибрировали только наши душонки – самые чувствительные из приборов. Черные ящики, которые уже никто не отыщет после катастрофы…

59

С этого момента начинается очередное раздвоение личности, если не распад. Мне кажется, что я все еще находился в бильярдной, когда Мама начала раздражающе визжать от страха. Не знаю, кто держал свечу; во всяком случае, света было достаточно, чтобы я мог «видеть» зеркало. Зеркало, но не свое отражение в нем. Смуглого человека не было среди призраков амальгамы. Я протянул руку к женщине, стиснутой кубическими метрами пустоты, и прикоснулся к ее стынущему сердцу…

ЧТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ТЫ ВИДЕЛА? И ПОТОМ – ВНУТРИ ИЛИ СНАРУЖИ?

Я стал ее страхом. Вскоре она кричала нестерпимо громко. Мои бесплотные пальцы сжимали пульсирующий мешочек, наполненный кровью, пока крик не прервался. В это же самое время я, отождествленный с Бальзамировщиком, двигался в полной темноте по мумифицированному лабиринту, набитому предметами варварского культа, который при обычных обстоятельствах называется бытом.

Дом превратился в нечто. Теперь это был гигантский спящий мозг, вывернутый наизнанку. Карусель кошмаров. Не приют, не убежище, а миксер вероятностей. Ловушка с миллионами входов, и где-то внутри поджидал обманутых странников прекрасный нераспустившийся цветок безумия…

Это была сногсшибательная вселенная босса, Фариа, латиноса, Клейна и им подобных: эманации вместо существ, неодолимые течения вместо угроз, разрушительные потоки психоэнергии в качестве оружия. А вечный плен заменял смерть.

* * *

Я брел сквозь тошнотворные приливы страха, разыскивая бронзовый гроб. Спрятанное в нем прежнее тело Макса. Фетиш, спящий в анабиозе. Мой пропуск в «Маканду»…

Кто-то схватил меня за руку и потянул за собой. Чертов Сусанин! Я узнал этого проводника-добровольца даже в полном мраке. Детская ручка, испачканная в чем-то липком, цепко держала меня за три пальца.

Я был похож на ощипанную курицу. Казалось, с позвоночника свешиваются сосульки и остриями царапают желудок…

Слепой и глухонемой мальчишка, зарезанный братом Анатолем под Лиаретом, должно быть, взял краткосрочный отпуск в раю, чтобы снова помочь заблудшей овце Максу. Но не вел ли он меня прямиком к волчьему логову?

Мальчишка тяжело дышал. Я догадывался, что он здесь транзитом и, скорее всего, рискует не меньше моего. Возьми меня с собой, маленький ангел-хранитель безумного века, а я готов нянчиться с тобой, когда ты опять соберешь вокруг себя паству параноиков!

Но пока что я был в единственном числе, и полный кавалер всех степеней инвалидности тащил меня на коротком поводке. Мимо опасностей, мнимых и реальных, которые хранились в складках моего серого вещества. По темным коридорам власти, которую имел надо мною придуманный кем-то мир и его бесчисленные искажения…

Вряд ли это было полноценное «перемещение», если придерживаться терминологии Клейна. Скорее сон после мгновенного гипноза. Общий сон, в котором мальчишка мог, по крайней мере, ориентироваться. Немного позже я вообще перестал слышать его дыхание и осязать своими пальцами чужую кисть.

Поскольку этот сомнительный союзник был слеп и глух, его кошмары не отличались внешним разнообразием. Я не припоминаю движения, а также ничего такого, что можно было бы назвать видениями или звуками. Только проекции чувств, по большей части нечеловеческих. Зато выяснилось, что от медленного убийства самого себя не спасают ни закрытые глаза, ни заткнутые уши…

* * *

И все же он вытащил меня за пределы «единственной стороны листа».

И сразу же исчез, как взявшаяся ниоткуда надежда.

Я вошел в дверь, которая снаружи казалась дверью, а изнутри – перепонкой в младенческом ухе, растущем прямо из стены. За нею была комната – в общем-то, обычная комната, если не считать того, что секундная стрелка находившихся тут маятниковых часов перемещалась в обратном направлении. Но кто скажет, какое из направлений «правильное»? Во всяком случае, не я…

Прямо под сияющей хрустальной люстрой стоял бронзовый саркофаг. На крышке поблескивал иней, рисунок которого повторял замысловатый узор на металле.

Почти пустая комната: часы, люстра, саркофаг, тени в углах… Чего-то не хватало. Когда я оглянулся, «уха» на стене уже не было. Оно выродилось в обыкновенную дверь, медленно поворачивавшуюся на петлях. За нею раздавались чьи-то не очень уверенные шаги.

В комнату ввалился Фариа – и ни капли не удивился, застав меня здесь. Из его щеки почему-то торчал огромный розовый шип, один рукав пиджака был оторван, а рука выглядела совсем новой – в буквальном смысле слова. Ни одного волоска не было на нежно-белой коже, ни одной царапины или ожога…

Подозреваю, что в окружающей среде имеется полный набор химических элементов, из которых можно слепить все что угодно – от револьвера до человеческой руки, – но сам я этому полезному искусству так и не научился. «Анхи»-реаниматоры проделывали нечто подобное в соответствии с неизвестной программой, и тот, кто владел ими, получал неизмеримо больше шансов дотянуть до старости. Сейчас я не входил в число счастливых обладателей крестов и очень переживал за свой крайне уязвимый организм. Поводов к этому было предостаточно.