Книга Волчья сыть - Сергей Шхиян

— Тише вы, — торопливо сказал я и замер на месте. Откуда-то из глубины леса мне послышался звук топора. — Там кто-то дерево рубит!

Тотчас вся наша троица замерла, на месте, обратившись в слух. Сначала было тихо, а через несколько минут, действительно, мне не показалось, застучал топор.

— Никак, леший пугает! — испуганно сказал Тимофей и перекрестился.

— Какой еще тебе леший, — оборвал я, — напридумывали сказок! Это наверняка люди. Пойдем и посмотрим.

— Чего им в такой глуши делать, — возразил Иван, не двигаясь с места, — решили возвращаться, пошли назад!

— Раньше нужно было думать, готовьте на всякий случай ружья, мало ли что!

— Пошли, коли тебе на тот свет ни терпится, — усмехнулся солдат и подсыпал свежего пороха на полку своего аглицкого ружья. — Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест!

Мы приготовили оружие и двинулись вперед с предельной осторожностью, перебегая от ствола к стволу. Со стороны такие маневры выглядели, вероятно, довольно забавно: три здоровые мужика, как будто играя в прятки, крались и прятались неизвестно от кого в совершенно пустынном месте.

Однако нам было не до шуток. Интуитивное ощущение опасности у меня все усиливалось. Высокий лес внезапно кончился, и мы опять оказались перед стеной из молодых деревьев и кустарника, заплетенных в густую изгородь.

— Ладно, хватит одежу драть, — сказал Иван, делая скучное лицо, — поблукали, пора и возвертаться.

— Надо бы перекусить, — предложил я, не желая так сразу признавать поражения. — Да и устал я порядком.

— Выйдем из леса, тогда и перекусим, — недовольно буркнул кузнец, втягивая голову в плечи и косясь по сторонам. — Надо же, какое хмурное место, по коже оторопь дерет!

Действительно, выглядел он растерянно, даже испуганно, что никак не вязалось с его грубым, мужественным лицом. Я тоже не испытывал приливов мужества и жажды увеличить адреналин в крови.

Не сговариваясь, мы разом повернули назад, но в этот момент совсем недалеко, метрах в пятидесяти опять громко застучал топор. Все трое разом, как по команде, опустились на землю.

— Кто бы это мог быть? — задал риторический вопрос Тимофей. — Никак, нечистая сила?!

— Ага, сатана дрова рубит тебя поджаривать! — сердитым шепотом ответил Иван. — Коли лес рубят, значит, деревня рядом. Нужно посмотреть, иначе зачем мы сюда пришли?

Спорить было не о чем, и мы вернулись к изгороди из кустарника.

— Давайте отойдем подальше, — предложил я, — а то нас сразу услышат.

Однако, обойти кустарник быстро не удалось. У меня даже создалось впечатление, что растет он не сам по себе, а по какому-то плану. Пройдя вдоль непролазных зарослей метров пятьсот, мы, наконец, нашли место, где он был не так густ, и продраться через него можно было без особого ущерба для кожи и одежды.

Ширина полосы кустов оказалась метров сорока-пятидесяти и окончилась буераком. Овражек был довольно странный, метров пяти в ширину и около двух в глубину. Причем больше чем на половину завален сухим хворостом, которому там просто неоткуда было взяться.

По бокам его с обеих сторон были брустверы из грунта вроде тех, которые получаются во время рытья окопов и траншей. Однако, естественного или искусственного происхождения ров, понять было невозможно. Если буерак и был выкопан людьми, то очень давно — земля сгладилась, оплыла и покрылась многолетним дерном.

— Интересно, это что, ров? — спросил я, не сумев самостоятельно найти ответа.

— Там деревня староверов, — уверенно сказал кузнец. — Я слышал, что у нас по лесам скиты есть, да не верил, думал, просто так люди болтают.

— Уходим отсюда, — быстро проговорил Иван, — управляющего здесь точно не найдем, а от лесных жителей много бед претерпеть можно.

Меня досужие рассказы о бесчеловечных старообрядцах не пугали. Как обычно бывает, люди боятся того, чего не знают — всего чужого, но ввязываться в сложные отношения отшельников с внешним миром было глупо. Обе стороны, никонианцы и приверженцы старой веры достаточно насолили друг другу, и попадать на чужого пира похмелье было опасно. Если эти люди так тщательно прячутся и отгородились от внешнего мира, то надеяться на «понимание» и радушную встречу не приходилось.

Мы повернули назад и тихо двинулись подальше от опасного места. Преодолев в обратном направлении заросли кустарника, вышли в густой лес, который теперь показался едва ли ни родным и безопасным.

— Теперь можно и поесть, — решил Иван, выбирая подходящее место для привала.

Мы расположились на траве и начали вытаскивать из сумок припасы.

— Ну, их, этих раскольников, — неожиданно и невпопад сказал кузнец.

— Чем это он тебе не угодили? — удивился я. Предположить в деревенском умельце тягу к тонкостям теологии было смешно.

— В Господа Иисуса Христа не верят, и вообще, — невнятно ответил он.

— Ты это откуда знаешь?

— Чай не темные, не одним вам, барам, истина видима! — обиделся Тимофей.

— Зря ты так, — попытался урезонить его Иван. — Раскольники тоже разные бывают, кто в сатану верит, а кто и нет.

— Что вы несете! — не выдержал я. — Раскольники появились, когда патриарх Никон начал исправлять библию и богослужение на греческий лад.

— А я что говорю? — оживился кузнец. — Антихристы они! По-иноземному хотят молиться!

— Так это ты по-иноземному молишься, а они-то как раз соблюдают старинный русский обычай.

— Не может того быть! Я истинно русской веры христианин!

— Естественно, как и старообрядцы. Только они, если быть точными, ближе к русской вере, чем никонианцы.

— Это что еще такое? — удивился Иван. — Почему это никонианцы?

— Я уже говорил, что патриарх Никон при царе Алексее Михайловиче провел реформу… не знаю, как это понятнее объяснить, ну, проверил старинные церковные книги и сделал их похожими на древние греческие. Притом, по совету константинопольского патриарха Паисия ввел обычай креститься не двумя перстами, а тремя.

— А как нужно? — поразился кузнец.

— Этого никто толком не знает. На старинных иконах по всякому крестящихся рисовали. Вероятно, креститься можно по-всякому, даже одним пальцем, главное — в Бога верить и не нарушать заветы.

— А из каких будет этот Никон? — поинтересовался Иван, раскладывая пироги с визигой на домотканом рушнике. — Из греков?

Я покопался в памяти, собирая в ее закоулках сведения об этом, безусловно, ярком и значительном человеке Российской истории.

— Нет, русский, кажется, из Нижегородской губернии. Крестьянский сын. Мачеха его в детстве сильно обижала, он и убежал от родителей в монастырь. Там выучился хорошо читать. Однако, отец не дал ему стать монахом и обманом вернул домой. Когда же он умер, Никон женился, принял священный сан и получил приход в Москве. Семейная жизнь у него, видимо, не сложилась. Жена родила троих детей, но все они умерли в малолетстве. Тогда он решил, что это ему знак свыше, и уговорил жену постричься в монахини. После этого ушел на Белое море и принял монашество в Анзерском ските, под именем Никона. Было ему тогда лет тридцать. В монастыре Никон поссорился с настоятелем из-за того, как тот распоряжался собранными на пожертвования деньгами, и вынужден был оттуда бежать.